Я не раз встречался с Никитой Яковлевичем в «Литературной газете», где он работал многие годы. Старожилы редакции хорошо помнят своего немногословного коллегу, его внимательный, поначалу казавшийся слишком уж строгим взгляд. Взгляд этот был, однако, не строг, а сосредоточен. Никита Яковлевич обладал довольно редко встречающимся умением не только говорить, но и слушать, настроившись на волну своего собеседника. К любому делу, за которое брался, он относился с серьезностью и добросовестностью. С дотошностью, как любят порой выражаться газетчики.
Эта дотошность помогла ему собрать, обобщить и проанализировать огромный материал, относящийся к жизни и деятельности Никифора Бегичева, заполнить многие пустоты его необыкновенной биографии.
Естественно, оба исследователя не могли пройти мимо истории загадочной смерти своего героя. И заняли позиции прямо противоположные.
Н. Я. Болотников еще в первом издании своей книги «Никифор Бегичев» (М.-Л., 1949) утверждал, что версия «о его якобы насильственной смерти» несостоятельна. Автор был настолько убежден в этом, что ограничился на сей счет одной-единственной фразой и ни в какие подробности версии вникать не стал. Во втором издании той же книги (М., 1954) он добавил, что все имеющиеся документы «опровергают факт убийства Бегичева».
Что касается К. Л. Лисовского, то он, судя по всему, всегда относился к версии о насильственной гибели Бегичева с полной серьезностью. Еще в публикациях сороковых и начала пятидесятых годов он говорит не о смерти, а о гибели Бегичева, В. М. Натальченко именует не иначе как «некий Натальченко» и недвусмысленно задает вопрос, как мог Бегичев не вернуться из путешествия, которое было гораздо легче, чем все остальные, неизменно оканчивавшиеся вполне благополучно.
Пока что, однако, это были только намеки, только вопросы.
В июле 1951 года Казимир Лисовский не без труда добрался до мыса Входного и разыскал сровнявшуюся с землей могилу Бегичева. Скорее всего, это был первый за 22 года человек, интересовавшийся местом последнего успокоения замечательного сына русского Севера. За двадцать два — потому что в 1929 г. местный зимовщик З. З. Громадский побывал на могиле и сделал несколько ее фотоснимков. Никаких сведений о других посещениях в литературе нет.
Желая убедиться в том, действительно ли найденное им основание стоявшего здесь некогда креста есть могила Никифора Алексеевича, К. Л. Лисовский попросил двух рыбаков произвести раскопку. «Рыбаки взялись за кайла, — описывал впоследствии поэт эту жуткую и отнюдь не правомерную операцию. — Через некоторое время обнажилась плоская крышка гроба. Длина его была два метра. Меня тогда еще удивило, что он находился на очень небольшой глубине. Видно, хоронили второпях, кое-как, в болото. (Мне лично из нарисованной поэтом картины это совсем не видно. — А. В.). Одна из досок гроба немного отстала. Мы приподняли ее. Гроб оказался сплошь забитым мутным льдом. Сквозь тусклый слой льда еле виднелись очертания тела… Бережно, старательно мы забросали могилу землей».
Итак, в мерзлом грунте далекой тундры сохранилось тело легендарного боцмана. Эта находка не могла не реанимировать давнюю версию, снова пробудить к ней интерес. Казимир Лисовский решил разыскать героев полярной драмы. Не прошло ведь еще и тридцати лет с тех пор, как она разыгралась. Ведь, наверно, живы еще иные из главных участников…
В Енисейске ему удалось найти вдову Бегичева Анисью Георгиевну, в Курейке — ее мужа Василия Михайловича Натальченко: он работал бухгалтером в тамошнем совхозе. Оба снова отвергли давнюю версию, омрачившую всю их жизнь. Версию, которую выдумал, по словам Анисьи Георгиевны, Егор Кузнецов: человек, невзлюбивший Натальченко люто и — сразу… Узнав о том, что в мерзлом грунте сохранилось тело, Натальченко снова, как четверть века назад, высказал мысль о проведении экспертизы. Но какие могли быть для этого основания? Что появилось нового: показания свидетелей? документы? улики? Какие, неведомые давнему следствию факты могли бы поколебать выводы, к которым пришли юристы в конце двадцатых годов?
Факты нашлись.
Казимир Лисовский не терял надежды отыскать в Авамской тундре живых очевидцев. В марте 1955 года, преодолев в сорокаградусные морозы сотни километров на оленях, он встретился на фактории Ново-Рыбная с близким родственником Манчи Анцыферова — Егором Титовичем Ереминым. Самого Манчи уже не было в живых.
Егор Титович не сказал ничего нового, но полностью воспроизвел показания родственника, которые тот дал на следствии. Он слышал этот рассказ неоднократно и запомнил во всех деталях. Косвенно этот факт подтверждал достоверность показаний Манчи: выходит, и близким людям, которым он полностью доверял, Манчи говорил то же, что и следователю Боровскому.