А факты, извините за штамп, вопиют. По «мелочам» воруют продукты. Иных задерживают по два раза, по три… Обсуждают «неэтичный поступок». Штрафуют… Записывают в протоколе: меры приняты.
Листаю длинный «список лиц, задержанных с похищенными мясопродуктами» за последние полтора года.
Ветеринарный врач Зотова. Пыталась вынести за пазухой несколько килограммов мяса. До этого письменно жаловалась на Грищенко: у коллеги несносный характер, придирается, грубит, клевещет…
Юрист комбината Ельцов. Под мышкой тащил колбасу. До этого с обличительным пафосом бичевал Грищенко в суде: создает невыносимые условия для работы. В списке задержанных, в графе «Принятые меры», против фамилии Ельцова написано: «Обсужден в коллективе».
Список велик, но неполон. Нет в нем, пожалуй, главного персонажа.
Заместителю генерального директора объединения Корнееву не так давно исполнилось пятьдесят. В столовой речного порта по этому поводу был устроен ужин для тесного круга: родные, друзья, нужные люди. Снедь завезли еще накануне. С утра подчиненные юбиляра, освобожденные щедрой начальственной рукой от своей прямой работы, потели над сервировкой праздничного стола.
Гости начали съезжаться к семи — не столько с цветами, сколько с подарками. Стол блистал, как дорогая витрина, но подойти к нему было нельзя: работники ОБХСС уже начали вести перепись его содержимого. Протокол бесстрастно фиксировал: 145 килограммов мясных изделий, из них около ста — деликатесы, которые комбинат вообще не производит, но произвел по спецзаказу вельможного хлебосола. Произвел задарма. Все украдено на глазах и с помощью сослуживцев. Как сказано в документе, «надлежащим образом не оформлено».
Юбилейный вечер Корнеев провел без восторженных спичей: писал в милиции объяснение. Уж не знаю, что он там объяснил, но итог был такой: человека, совершившего преступление, именуемое хищением государственной собственности, не отдали под суд, а просто-напросто перевели на другую солидную работу.
Это он, между прочим, был одним из тех, кто особенно возмущался «несносным характером» Екатерины Николаевны Грищенко, ее «облыжными обвинениями» и «клеветой». Это он принимал участие в объявлении ей незаконных взысканий и требовал немедленного ее удаления с комбината, чтобы не мешала работать. И ведь прав был, черт побери: мешала! Активно мешала!..
Справиться выговорами не удалось — ее решили унизить. Ко дню 8 Марта все женщины комбината получили подарки. Все, кроме тех, кого задержали с похищенными продуктами. И кроме Екатерины Николаевны Грищенко. Борца с ворами и воров уравняли в праздничный день. Это и послужило причиной ее неожиданного появления в отделе труда и зарплаты — того появления, о котором кратко рассказано в начале этого очерка.
Впоследствии она сказала судьям: «Я решила выяснить, почему мне нанесли публичную обиду». Не думаю, что она действительно хотела что-то там выяснить. Все отличнейшим образом было ей ясно. Но когда человеку больно, вправе ли мы его обвинять, если он закричит?
Не выяснить что-то она пришла — возмутиться. И кричала, как видно, и вела себя образом явно не лучшим. Показания свидетелей полны противоречий, передержек, тенденциозности, и все же была перебранка, был скандал — отнюдь не лучшая реакция пусть даже на горькую обиду и очевидную несправедливость.
Но при чем же тут хулиганство? К тому же — злостное (именно с такой формулировкой дело поступило в суд)? То есть — цитирую закон — «умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу», притом «отличающиеся по своему содержанию исключительным цинизмом или особой дерзостью…». Кто же, — напрашивается вопрос, — проявил явное неуважение к обществу: разгильдяи, воры, их пособники и покровители или та, кто годы с ними боролась, а потом не сдержалась, сорвалась, «подставилась» — нагрубила и наскандалила на радость тем, кто искал повода свести с ней счеты?
Меньше всего мне хочется оправдывать несдержанность, невоспитанность, грубость. Да и может ли что-то и кто-то их оправдать? Формула: «Груб, но справедлив» — никогда не была мне по душе. Тот, кто прав по существу, всегда должен быть прав и по форме.
Думаю, что истина эта непреложна, как непреложно и то, что нельзя, невозможно отвлечься от судьбы человека — вот этого человека, а не какого-либо другого. От судьбы Екатерины Николаевны Грищенко, потерявшей на фронте отца, потом — сразу же мать, потом двух братьев и двух сестер. Еще не успела и в школу пойти, а уже осталась совершенно одна. Подранок, кровоточащее эхо войны… Приютил ее детский дом, поставил на ноги, дал аттестат, выпустил в жизнь с обостренным чувством справедливости, истины, долга. Но, увы, не привил хороших манер.