Андрюша Ганин, занятый нарядами, забыл отдать Насте прибывшую почту. Увидев Алешку, Ганин позвал его в палатку:
— Газеты получил, почту… смотри сколько! Прислали нам за целую декаду. Пожалуйста, товарищ Петренко, раздай газеты в каждую бригаду, а письма положи в ящик. Уж очень мне некогда.
Петренко долго разбирал газеты и журналы, сортируя их не так, как велел ему Ганин, а по-особому. Наконец, разделив газеты на десять кучек и прибавив к одной все журналы, он сказал:
— Ну, готово, пойду.
— А это куда? Да что ты наделал? — рассердился Ганин.
— Человеку ежедневно новое подавай — понемножку, а новое, — назидательно проговорил Алешка. — Понимаешь? А ты свалил все в кучу. Не годится так, Андрей Федорыч! Спрячь остальные газеты и никому не давай. Я сам буду их носить… вроде почта у нас ежедневная…
Услыхав про газеты, ребята повалили в столовую. Петренко, не отходя от стола, произнес речь:
— Вот что, товарищи разведчики: газеты будете получать ежедневно. Читать здесь, не отходя от кассы. На курево — самим не брать…
— А что будет, коль я возьму без спросу? — крикнул кто-то.
— Табак гореть не будет! — тут же нашелся Алешка.
Что он имел в виду — неизвестно, но бойкая фраза «табак гореть не будет» запомнилась, и ребята, действительно, без спроса не брали газет.
А Петренко все входил в роль культурника и приказал Дронову и Акатову смастерить еще два стола.
— Да куда тебе, голова, столы-то понадобились? — удивился Федя.
Но Курбатов, выслушав Алешку, молча выписал наряд. Через два дня появились в палатке столы и красивые клеенки, в углах — нечто вроде шкафов, задернутых кумачом. Появились плакаты по технике безопасности. В общем, часть полотняного помещения превратилась в красный уголок с газетами и журналами, с добровольным культурником Алексеем Петренко. Кличка культурника так к нему и прилипла.
Настя возвращалась в табор. Душистой веткой молодого ельника она обмахивала разгоряченное лицо. На ней сатиновое платье — по синему фону рассыпаны белые кружочки, точно горох. Виктору нравилось это платье, поэтому Настя надевала его часто.
Она шла и улыбалась. Чему? Жаркому полдню и кедру, голубому небу и покою и собственным неясным мечтам…
«Настя Щербатая». Эту кличку она носила два года и привыкла к ней. И правда, щербатая была… Ж-ж! Ж-ж! Комары или звенит кровь? Как странно, почему до сих пор никто не обращал на нее внимания вот так, по-хорошему… Он один, Виктор Разумов, посоветовал вставить белые зубы.
Дедушка остановилась, побарабанила по зубам ногтями, потом вынула зеркало. Конечно, красиво! Во рту еще непривычное ощущение и запах, но это скоро пройдет — так сказал доктор. Настя засмеялась во весь голос, откидывая голову и держа перед собой зеркальце.
Настя вспомнила лицо Виктора, когда он читает. Однажды она проснулась, услышала шелест бумаги. Запахнувшись в халат-спецовку, Настя прошла в мужскую половину. Ребята спали. Виктор виновато поморгал глазами, захлопнул книгу и молча отвел ее к топчану. Настя долю не могла заснуть. Ее пугала непонятная холодность Виктора к ней. Нравится ли она ему? Женским чутьем отвечала: да, нравится. Иначе он не мог бы трижды сказать ей: «Когда же ты вставишь зубы?» Все же он хороший. Когда у него выдавалась свободная минута, он предлагал посидеть у ручья. Настя соглашалась и тут же отворачивалась, чувствуя, что краснеет. А раньше она не краснела. Когда они шли вдвоем, Настя замечала, что в глазах встречных светится что-то хорошее… Виктор рассказал Насте о себе без утайки, рассказал о бывшей невесте — Светланке, о своей многочисленной московской родне, дядьках и тетках, о своей нянюшке Марфе.
Она тоже рассказала ему о себе все — бесстрашно и прямо. Виктор и это оценил по-хорошему, потому что исповедь ее была подсказана любовью.
Это был сбивчивый, немногословный рассказ о безрадостном детстве в глухом пензенском пригороде, о пьяных оргиях отца-забулдыги, об издевательствах над падчерицей молодой красивой мачехи. В общем, история довольно банальная и неинтересная. Убежав из дома, Настя некоторое время беспризорничала, потом попала в детскую колонию, окончила там начальную школу, но дальше учиться не довелось. Колонию расформировали, и по пути в другой город она отбилась от партии и вернулась домой, в Пензу, с повинной. Но отец уже умер, а мачеха ее не приняла. Пришлось четырнадцатилетней девочке остаться лицом к лицу с жизнью. Служила сначала нянькой и стряпухой у молодых супругов (он — инженер, она — учительница), потом официанткой в ресторане. Однажды из-за нее подрались двое, попало и ей… Настю уволили, и она уехала в Казань. Там она окончила поварские курсы и завербовалась в экспедицию. Вот и все, если не считать того, что… был у нее в Казани настоящий жених… но она в нем жестоко обманулась… был аборт… Вот теперь все!