Многие из рабочих еще не легли.
— Где десятник? — громко крикнул Виктор. Сидевший у двери рабочий молча указал на отдельную койку у окна. На ней, вытянув ноги на железную спинку, лежал десятник; он был без сапог.
— Сейчас же собирайте людей, — приказал Виктор. — Нужно вытянуть паровоз.
— А ничего ему не будет, — лениво ответил десятник, не поднимаясь с постели. — Мы пытались, а оно… вот как! Утречком попробуем, глядишь и вызволим.
— Я сказал: собрать людей! — хрипло выдавил Виктор, шагнув к Дюковскому.
— Ну чего пристал? Ночь, окалечимся только, а вытянуть… Да куда там! А вы… откуда? — с любопытством спросил Дюковский. — Ездят тут всякие…
Сердце Виктора перестало биться. В глазах потемнело. Он одним рывком поднял Дюковского с кровати.
— Собирай людей!
По притихшему на секунду бараку пронеслись возгласы:
— Паровозику — каюк, а мы спать наладились!
— Ребята! Добром нас просят!
— Не наладим — стыд перед рабочим классом!
— Буди Михеича! Пускай фонари заправит.
— Одевайся! Хватит, обсохли.
С ухватками старого солдата Дюковский обернул ноги портянками, обулся, топнул, заорал:
— Катюша! Ну-ко, в женскую, буди всех. Андрейка, сбегай к Филатьеву, покличь на помощь всю бригаду. Не пропадать же, в самом деле, добру казенному.
Мимо Виктора протопала босыми ногами дивчина в розовой кофте и голубой косынке, зыркнула на него горячими глазами. Барак опустел.
Потом, когда вытащили и поставили на рельсы паровозик, девушка в розовом оказалась рядом с Виктором.
Разумов шарил в карманах. Девушка догадалась и двумя пальцами вынула из-под пояса сухой платок. Разумов вытер мокрое лицо. Девушка стояла рядом, улыбалась, взмаргивала обжигающими глазами. И что-то говорила ему — нет, шептала напевно то ли стихи, то ли слова из песни:
После ночного аврала Виктор спал долго и крепко. Его разбудил Дюковский. Он передал Разумову желтый конверт, на котором чья-то рука вывела красиво и четко: «Уполномоченному по вывозке торфа инженеру В. С. Разумову».
Главный инженер информировал его об общем положении на электростанции и требовал ежедневной подачи с пятого участка на главную магистраль одной тысячи тонн торфа, или пятнадцати вертушек в сутки.
У штабелей работало человек пятьдесят. Виктор смущенно поздоровался. С ним творилось что-то неладное. Вчера он был инженером, человеком труда, властелином коллектива, без которого и сам он — ничто. Людям пришлась по душе его требовательность. Но как дать пятнадцать вертушек? На участке нет ни одного обгонного тупика, вот и жди, когда грузчики наполнят состав целиком. Немыслимо!
Прошло три недели. Вывозка не налаживалась. Самолюбивый Дюковский не забыл нанесенной обиды и досаждал Виктору чем только мог. Рабочие не узнавали энергичного паренька и часто говорили между собой:
— Что с ним, с Виктором Степанычем? Не заболел ли?
Катя, проходя мимо, напевала ему:
Как-то вертушка задержалась у магистрали дольше обычного. Дюковский третий день торчал в главной конторе, ожидая кассира и зарплаты для рабочих участка. Виктор вечером работал в бараке, что-то чертил и высчитывал. Но ничего путного у него не вышло. А утром Виктора вызвали на станцию приемки. Он выехал верхом. У перегрузочной эстакады стоял пустой состав с потушенным паровозом. Виктор оторопело остановился. К нему подскочил сердитый Дюковский:
— Говорили мы тебе, что ремонт нужен? — закричал он. — Давай да давай, вот и надавали, что дышло полетело. Что мы без пискуна? Акт мы на тебя накатали, отвечай в дирекции за поломку, коль не давал ремонтировать.
Виктор побледнел, спрыгнул с коня, шагнул к десятнику. Тот испуганно отшатнулся.
— Возьми коня.
Он втиснул повод в руку десятника и зашагал к станции.
— Эй, погоди! Виктор Степанович, погоди, говорю. Может, уладим, — пытался Дюковский образумить инженера.
— К черту! Ступай к черту! Я еду домой! — крикнул Виктор. Через два часа он сидел в вагоне. Поезд катил в Москву.