Каблуков подтолкнул Сизых, который не вытерпел и подбежал, забыв боль.
— Неси ящики, нечего прохлаждаться. Остальные за дело. Петренко, к чему ты там примостился?
Петренко и Айнет на коленях ползали у глыбы, углом выступившей из ямы: ровная щель отделила глыбу. Айнет сунул в щель руку и ножом отщепил чистый, четверти в две, квадрат слюды.
И снова все спуталось в клубок разгоряченных лиц, сомкнутых тел. Петренко подступил к Разумову:
— Долбанем, Витя, еще разик по этому месту? Патрона по три с боков и отсюда. Гляди, какая!
Виктор отобрал у него находку.
— Ребята, никуда она не денется. Начинайте бурить. А вы попробуйте ломами, может отделите.
Снова зазвенели киянки.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Заседание партбюро Пряхин решил провести утром.
Уже два дня как на главную базу прилетел Тушольский, срочно вызванный из командировки.
В большой комнате уже сидели главный механик Горшков, заведующий электростанцией Онуфриев, капитан парохода, принадлежавшего рудоуправлению, и два коммуниста из ОРСа. Около окна Шевцов — главный геолог. Его недавно прислали из главка на постоянную работу в рудоуправлении.
Тушольский снял шляпу и пыльник; он был одет в хороший серый костюм и вышитую рубашку. Лицо его было взволнованно, напряженно. Он чувствовал ответственность за события последних недель, хотя и не являлся их участником.
Пряхин открыл заседание, забыв объявить повестку дня.
— Выполнение годовой программы нас сильно тревожит…
— Не подождать ли с программой? Объявите хоть повестку дня, — произнес Горшков.
— Дело, товарищи, не в повестке. Мы обязаны обсудить то, что нас волнует, я бы сказал, лихорадит сейчас.
— Лихорадит — не то слово, товарищ Пряхин. Коммунисты — трезвые люди, трезвые политики, — спокойно поправил его Тушольский.
— Иногда и трезвых политиков обстоятельства выбивают из колеи, Андрей Павлович, — медленно, с большой силой, ответил Пряхин и продолжал: — Что же произошло, товарищи? После того, как улетел Тушольский, Истомин целый день не выходил из радиорубки. На следующий день он получил радиограмму из главка: «Подтверждаем прежнее разрешение произвести эксперимент, ходатайствуем перед наркомом дополнительном фонде взрывчатки. Информируйте ходе подготовки ежедневно». С рудников Надежного, Рябчиковой Пади, и Северного перекинули оборудование, перевезли людей, в одну ночь подготовили жилье. Комиссия из трех человек под началом горного инженера Долина, в составе директора рудника Кормишина и инженера-геолога Абрамова, проверила колодцы и определила места закладки аммонала. Еще одна комиссия, под председательством начальника капитального строительства, проверила в лаборатории взрывчатку на влажность и произвела пробные взрывы. Влажность оказалась нормальной. Специальная тройка проверила электрокабель. Все было опечатано, сдано под охрану.
Пряхин замолчал. Говорил он, будто читал приказ, без единой запинки. Присутствующие не шелохнулись. Многие подробности были им известны и до этого.
— В отдельной охраняемой палатке Истомин собрал членов всех комиссий по подготовке, приказал еще раз проверить все узлы: колодцы, взрывчатку, кабель. Инженера Кормишина назначили начальником охраны и оцепления; в его распоряжение в ту ночь выделили свыше пятнадцати человек. Потом был составлен и подписан сводный акт о законченности подготовки. С пяти до семи часов утра произвели зарядку колодцев, забутили отверстия. В восемь часов ракетами дали команду: всем отойти в зону безопасности. Последним из зоны колодцев вышел инженер Кормишин, коммунист. В траншее около походной электростанции остались Долин, Истомин, Кормишин, два председателя комиссий; все, кроме Долина, с фотоаппаратами. В четверть десятого инженер Долин включил ток. Произошел взрыв…
Тушольский не отрывал глаз от лица докладчика. Со стороны казалось, что Андрей Павлович изучает Пряхина, изучает и мысленно задает себе вопросы, на которые отвечают его ум, совесть, наблюдательность, знание человеческого сердца, — таким напряженно страстным было лицо управляющего со сросшимися черными бровями, тонким носом и сдавленным у висков лбом.
Главный геолог Шевцов нервно сжал губы. Пряхин заметил, что глаза его стали отчужденно внимательными — глазами судьи. Начальник ОРСа вынул папиросы, но устыдившись проявленной слабости, поспешно сунул коробку в карман.