Белые пятна Тёмных Времён (сборник)
© Александр Валерьевич Машошин, 2015
Художник Анна Куликова
Редактор Сергей Когин
Церемония
И полёт журавлика будет прям, как и тысячу лет назад,
Мирозданью плевать, кто в небесный сад, кто на нары.
Всё равно полёт журавлика прям, как и тысячу лет назад,
Так улетай, журавушка, улетай, саёнара…
Фактически – 21-й эпизод 5-го сезона The CloneWars. Своеобразный предпролог, сочинённый на одном дыхании после того, как обошлись со всеобщей любимицей Лукас и Филони.
19 ДБЯ. Корусант.
Она спускалась по ступеням исполинской каменной лестницы. Четыре шага вниз, четыре вперёд, четыре вниз, четыре вперёд… За её спиной исполинские статуи в плащах и капюшонах строго взирали вдаль поверх головы уходящей. Осока отлично помнила, как давным-давно, целую вечность назад, впервые увидела эту лестницу, эти изваяния и сам храм – усечённую пирамиду, увенчанную пятью тонкими башнями. Тринадцать долгих лет Храм был её миром, домом, куда можно вернуться после долгих скитаний, её надеждой и опорой, как бы банально это ни звучало. И вот теперь она уходила, оставляя всё это за спиной, как закрытую дверь, как перевёрнутую страницу старинной книги. Странно, должно быть, это выглядело со стороны: победить, доказав свою правоту, развеяв все ложные обвинения… и уйти. Но в том-то и дело, что другого выхода не было. Осока не могла больше доверять Совету джедаев, который так легко, словно чужую, бросил её на произвол судьбы. И ни слабые попытки протеста Магистра Кеноби, ни поджатые губы Великого Магистра Йоды ничего не изменили. Как там сказал Йода? "Согласия нет меж нас, но решение приняли мы"? Нет, Осока по-прежнему верила, как себе, и тому, и другому, но мотивы Великого Магистра постичь невозможно, Оби-Ван же, к несчастью, ещё не весь Совет и, тем более, не весь Орден. Её до глубины души поразило, что подставила и толкнула на растерзание её та, кого она считала своей подругой. Мимоходом, ради высших интересов… или же того, что таковыми казалось. Одна из самых правильных и дисциплинированных молодых джедаек. Слова арестованной Баррисс были точны. Орден начинал перерождаться во что-то неприглядное, безликое и жестокое. Про себя, разумеется, Баррисс забыла, хотя неча на зеркало пенять, как выражаются на Бреге. А ведь то, что сделала она, похуже, чем переход на Тёмную Сторону. Как после этого можно принять приглашение вернуться? Несмотря на извинения Пло Куна и речи остальных Магистров о том, что в этой переделке Осока продемонстрировала истинный дух и стала настоящим джедаем. Гораздо ближе к правде был её Учитель, Анакин Скайуокер. "Ты нужна мне", сказал он. Интересно, он хотя бы понял в величии своей гордыни, насколько обидно это, после слов остальных вновь предложить ей… косичку падавана?? Впрочем, отказалась она не поэтому, просто жест Анакина стал последней песчинкой, склонившей чашу весов на сторону именно такого решения.
Не хотелось признаваться даже себе, но сейчас Осоке было страшно, страшно до одури, до подгибающихся коленок. Вот так взять и уйти в неизвестный мир от всего, что ей известно, понятно и близко. Что делать дальше? Чем заняться? Вернуться домой, на Шили? Да, вероятно, её бы взяли на какой-нибудь военный транспорт, затем на другой, и так она долетела бы без денег, которых у неё, кстати, не было совсем. Другой вопрос, кто её там ждёт? У её матери есть другая, младшая дочь, а её, Осоку, она вычеркнула из своей жизни ещё тогда, отдавая в Орден. Нет, жить нужно будет самостоятельно, не оглядываясь на своё прошлое. Но как не оглядываться, как забыть всё то, что долгие годы составляло основу её жизни?
Глубоко задумавшись, Осока не сразу обратила снимание на фигуру, прислонившуюся к балюстраде у самой нижней площадки лестницы, в том самом месте, где кончался собственно Храм, где закончится её, Осоки, прежняя жизнь. Женщина стояла, опустив голову, и, возможно поэтому Осока не почувствовала ветер её внимания. Та, кем она восхищалась с детства, с кого во многом брала пример и на кого старалась равняться, хотя так уж близко знакомы они не были. Сильная, умная… и чуть-чуть особенная, не вымеренная по линеечке, как остальные. Осоке безумно хотелось подойти, но наперекор этому желанию она приняла решение, что просто пройдёт мимо, если та не заговорит сама. Четыре и четыре, ещё раз и ещё. Осока делала последний шаг по лестнице, когда женщина, словно очнувшись от глубоких раздумий, посмотрела на неё. И столько участия, нежности и одновременно боли было в её глазах цвета осени…
— Прости меня, девочка, — глухо произнесла Айла Секура. — Я вернулась сразу, как только узнала, но мой корабль недостаточно быстр.
— Только не зовите меня обратно, — чуть резче, чем следовало, сказала Осока. Она вдруг поняла, что вот сейчас, если Айла возьмёт её за руку, они просто пойдут туда. Домой, в привычный, родной мир Храма, тёплый и ласковый, несмотря на все интриги последнего времени.
— Ты приняла решение, и я уважаю его, — отозвалась Айла. — Хотя, честно говоря, очень хочется дать тебе подзатыльник и сказать, что ты делаешь глупость.
— Какое неджедайское желание, — Осока выдавила горький смешок. — Нас никогда не наказывали действием.
— Некоторых – напрасно. У меня сейчас возникают ещё более крамольные желания. Например, подняться туда и набить несколько наглых морд. Простенько, по-деревенски, кулаками. Но я сдержусь, пожалуй, здесь я нужнее. Пойдём-ка, просто пройдёмся.
— Только не надо ничего говорить.
— Конечно. Мне просто нечего сказать, не знаю я таких слов, к сожалению.
Они бродили по улицам между домов, там, где нет открытого пространства, и откуда не виден Храм, такой близкий и одновременно далёкий теперь для Осоки. Молчали. Осока, слегка напрягая чувства, слушала дыхание Айлы, чувствовала, как Сила мощным потоком струится сквозь неё. Даже Сила казалась сегодня какой-то грустной, что ли, хотя наставники и учили, что она не может нести в себе ни радости, ни печали. Долго ли, коротко ли они бродили, пока Айла не остановилась и не взяла, всё же, Осоку за руку.
— Пойдём со мной в одно место? — попросила она. — Мне очень нужно, чтобы ты была там сейчас. Я не задержу тебя надолго.
— Можно и надолго, — отозвалась Осока. — С Вами так хорошо молчать.
— Там молчания хватает. Впрочем, слова сегодня тоже будут…
Неприметный проход между домами сначала несильно, а затем всё ощутимее понижался и неожиданно закончился глухими металлическими воротами. Секура приложила к створке ладонь, потянула Силой, как магнитом, и створка отошла ровно настолько, чтобы пропустить существо размером с человека. Внутри за небольшим квадратным залом вроде гаража начинался длинный коридор, освещённый продолговатыми лампами-"карандашами". Впереди они горели редко, метров через двадцать друг от друга, но, по мере того, как женщины углублялись в коридор, между дежурными вспыхивали дополнительные светильники, образуя хорошо освещённое пятно, простиравшееся впереди и позади, а затем так же последовательно гасли. Поворот, второй – и новый коридор, затем перекрёсток. Осока обратила внимание, что после первого пересечения характер коридоров изменился. Теперь вместо грубых прямоугольных форм они имели сглаженные углы с узорчатым плинтусом внизу и карнизом наверху. В какой-то момент женщины прошли мимо пары колонн, затем ещё и ещё, теперь поддерживаемые колоннами арки попадались через равные промежутки. Изменились и светильники: вместо голых ламп овальные плафоны, напоминающие оправленные драгоценные камни.
— Где мы? — спросила Осока.
— Под Храмовым кварталом, — сказала Айла. — По нашим данным, эта часть комплекса построена около пяти тысяч лет назад. — Вот сюда.
Они вошли в небольшой круглый зал с двенадцатью толстыми округлыми пилонами, поддерживающими на высоте примерно десяти метров массивное каменное кольцо, из которого падал ровный круг солнечного света. И это не было искусственное освещение-подделка, Осока ясно ощущала. Световое пятно начинало таять точно по границе бежевого круга на каменном полу с буровато-красным центром. Осоке был хорошо, слишком хорошо известен рисунок на полу. Чёрное на бежевом, золото на бордовом. От края к центру, от центра к краю. Стилизованные перистые листья папоротника и всходы злаков. Точно такой же узор украшал зал заседаний Совета. Предупреждая всякие вопросы, Айла приложила палец к кубам. Произнесла тихо: