— Послушай. А что, если сесть где-нибудь в горах? Выше тумана? Я прогуляюсь до лаборатории, установлю маяки, найдём окно прозрачности, тогда и на репульсорах можно будет спуститься.
— Другого выхода не вижу, — согласился он.
Интересная, всё-таки, штука жизнь. Только подумал, что на этой планете, хотя бы нет гроз, как получил по заднице молнией. Только сказал, что нет другого выхода, как вот он, наклёвывается. Ближе к скалам плотный туман начал редеть, и сквозь него проступили очертания деревьев внизу.
— Сдаётся мне, этот лес не самое приятное место для прогулок, — заметил он. — Поэтому мы лучше полетаем.
— Что ты делаешь?? — воскликнула наёмница, когда они пронеслись в паре метров от верхушек крайних деревьев.
— Свою работу, — отозвался он. — Кто-то умеет драться и выбивать головой окна, а я умею хорошо летать. И я тебя довезу к самому порогу, не будь я Хан Соло.
— Хорошо, хорошо.
Подлетая к заданным координатам, младший лейтенант сбавил скорость до пешеходной и включил посадочный свет.
— Любимцы Ксендора! Только не говори мне, что вот эта громадина и есть та самая установка, — обратился он к спутнице, указывая в направлении правого борта. — К нам она не влезет.
— Ха! Установка – вот там, сверху, а всё остальное – аэростат. Вот как он пользовался солнечной энергией! Поднимал её на тросе выше тумана!
— А как мы её достанем?
— Запросто. Пошли.
За бортом было промозгло и сыро, как в климатической камере во время испытаний на влагу. Комбинезон Соло сразу стал влажным и липким, будто в воздухе висел не туман, масляная эмульсия. Хонс решительно направилась к аэростату, вытащила огненный меч и быстрыми взмахами вспорола обшивку в нескольких местах.
— Эй, эй, ты что, очумела? — закричал младший лейтенант. — А вдруг там был бы водород?
— Это и есть водород, — невозмутимо пожала плечами тогрута. — Да не дёргайся, при таких условиях он не должен загореться.
— Уверена?
— Так нас учили по физике.
— Ах, ты ещё и физику учила??
— Я много чего учила. И не подначивай, а то и двинуть могу, не посмотрю, что ты такой пилот.
— Э-э… не кажется ли леди, что установку всё равно придётся как-то размонтировать? — максимально вежливо осведомился Соло. — Она по площади больше нашего корабля.
— Не разберём, так разрежем, — беспечно махнула рукой Хонс. — Ребята и Блика её снова соберут. А пока газ рассеется, давай-ка поглядим, не осталось ли каких-нибудь записей или мемокристаллов.
— Где?
— А вот там, — она посветила дуговым фонарём, и младший лейтенант увидел среди деревьев замаскированный сухими стволами купол быстросборного домика. Как только она его разглядела? В темноте видит, что ли?
Внутри продолговатого купола царила разруха и запустение. Всё здесь носило следы поспешного отлёта, почти бегства. Соло уже знал от Хонс, что произошло. Когда-то очень давно профессор-отшельник подхватил перемежающуюся лихорадку. Как известно, до конца её вылечить невозможно, эта пакость годами может не трогать человека, а потом ка-ак прихватит, чуть запоздаешь с лекарством, и заказывай надгробие. Приступы лихорадки можно задавить простеньким растительным препаратом, и рано или поздно она опять затихнет до поры до времени. Но если порошка нет, средство не загнуться только одно – мощный антибиотик из армейской полевой аптечки и скорее в госпиталь, где ту же вытяжку коры "монашьего дерева" введут внутривенно. Четыре года назад обострение лихорадки у профессора затянулось, лекарство стало подходить к концу, и перепуганный ассистент-тионец, погрузив бесчувственного патрона в аварийную ракету, стартовал с планеты, бросив лагерь и опытную установку. Профессора спасти не успели, слишком слаб оказался гражданский антибиотик, которым его пытался поддержать ученик. А самим ассистентом занялась Имперская Безопасность, пытаясь выудить информацию о том, что же такое изобрели они на Дзигало. Но ничего не добилась: тионец уверял, что профессор мало во что его посвятил, и во время допросов с пристрастием тоже не сказал ничего нового. Итог известен – Кессель и скорая смерть на рудниках.
Приладив фонарь на плечевом ремне так, чтобы он смотрел в потолок, создавая освещённость за счёт отражения и рассеивания от светлой поверхности, Хонс осматривала столы, полки, ящики. Соло держал свой фонарь в руке, расфокусировав луч, так ему было привычнее. У учёных мужей имелось довольно много литературы, по большей части, в виде стандартных кристаллозаписей, хотя попадались и книги, отпечатанные на флимсипласте. Соло заглянул в одну из них, чтобы понять, какая-такая там информация, что её нельзя просмотреть на экране. Книга раскрылась, один из листов развернулся гармошкой. Схема. Довольно большая. Да, на экране такую целиком рассматривать неудобно, либо частями, либо получится слишком мелко. В Академии и штабах для таких вещей ставили большие голопроекторы, а тут особо не развернёшься. Или у них просто не было средств. Намётанный глаз младшего лейтенанта подмечал в этом доме странные признаки нищеты. Древний, как мир, угольно-шихтовый фильтр для воды вместо ионного, химические светильники, какими бросили пользоваться, должно быть, и на самых захудалых планетках. По соседству с нормальными компьютерами и вполне продвинутыми лабораторными приборами это выглядело дико.
— Кристаллы с записями забрали с собой, — задумчиво говорила тогрута. — Вот тут и там тоже, видишь, пустые места. Но неужели они совсем ничего не писали на флимси? Учёные обычно доверяют листам больше, чем деке.
Младший лейтенант невольно усмехнулся. В Академии их приучали к правильным, казённым словам, как "датапад", например, но между собой многие всё равно говорили по-простому, как сейчас Хонс – "дека". И тут луч фонаря наткнулся на что-то бурое, бесформенное. Вот они, записи, точнее, то, что от них осталось. Рядом валялась горелка. Тионский ассистент был человеком аккуратным, и как ни торопился, а бумаги сжечь не забыл. Наёмница пошевелила носком ботинка сплавившуюся, обугленную массу и вздохнула:
— Ну, на нет и суда нет. Пойдём.
Вернувшись к установке, они приступили к изучению её на предмет разборки или, по выражению наёмницы, "как бы это половчее разломать". Здесь им в который раз повезло. Круглое двадцатиметрового радиуса поле приёмника излучения состояло из небольших, размером с рабочий столик в офицерской каюте, толстеньких панелей, соединённых силовыми замками, а в радиальном направлении ещё и патрубками для прохода жидкости или газа. И легко разнимались, когда знаешь, как. Они не знали, поэтому одну из панелей Соло сломал, но дальше пошло веселее. Панели складывали стопками и увязывали такелажной лентой. Стопки Хонс делала побольше, поскольку таскать их на себе не требовалось: в трюме дожидалась приказа пара стандартных грузовых дройдов IW-37. Тогрута предложила сперва расчистить проход к центру установки, где возвышался в человеческий рост её главный агрегат. Взявшись за него вдвоём, дройды аккуратно потащили его к кораблю. Затем вернулись, подхватили по пачке элементов и так же неторопливо унесли.
— Что-то жрать охота, — пожаловался младший лейтенант. — Пусть пока таскают то, что связано, а мы перекусим, а?
— И куда в тебя столько лезет? — проворчала тогрута. — По-моему, не жевал ты только в гостях у "Макрокода", да сейчас, при посадке. Лопнешь же.
Она, конечно, преувеличивала. Младший лейтенант строго соблюдал режим питания и перекусывал лишь трижды в день: между завтраком и ланчем, ланчем и обедом, обедом и ужином. И в меру. Пяток крекеров с паштетом и банка тоника – разве это еда? Но он решил не обижаться и парировал:
— Древняя мудрость гласит, что солдату еда и сон всегда впрок.
— Ага-ага. У нас говорили иначе. Солдат всегда хочет три вещи: жрать, спать и…
— Не без этого, — хохотнул он.
— Последнее точно шиш тебе. У меня муж имеется.
— И кто у нас муж?
— Путешественник, — после секундной паузы ответила Хонс. И добавила: — Исследователь Неизвестных Территорий.
Заканчивали демонтаж после обеда. Соло чувствовал себя как выжатый фрукт, но старался не подавать вида. Не мог же он спасовать перед дамочкой! Впрочем, неутомимая Хонс тоже начала проявлять признаки усталости.