Гопкинс был человеком дела: никаких сантиментов, никаких дипломатических протокольных препятствий. Черчилль называл его «лорд Суть Дела», имея в виду человека, который зрит в корень любой проблемы и в состоянии сразу понять, что в сложившихся обстоятельствах главное и как нужно действовать. Именно с этого момента Рузвельт и Гопкинс стали главными сторонниками советского ленд-лиза, хотя Америка сама еще была недостаточно готова к войне и ей, особенно после Перл-Харбора, необходимо было решать собственные неотложные проблемы.
После визита в Лондон Гопкинс прилетел в Москву. Идея этой поездки была во многом его собственной, хотя Майский всегда считал, что именно он подтолкнул к ней американца. Гопкинс отправил Рузвельту телеграмму из Англии: он был намерен слетать в СССР и поддержать советское государство. Президент США воспринял идею с энтузиазмом, однако не дал Гопкинсу никаких конкретных инструкций, что лишний раз доказывает, насколько президент доверял своему советнику и его суждениям.
Рузвельту было важно мнение Гопкинса об атмосфере и настроениях в Москве. Несмотря на то что в СССР советник президента США не увидел практически ничего – общался он только со Сталиным и его ближайшим окружением, – ему стало вполне понятно, что на самом деле происходит в стране. Гарри Гопкинс добирался в столицу Советского Союза почти сутки через Скандинавию, сидя в хвостовом отсеке самолета на месте пулеметчика без всякой защиты. Тем не менее разнообразные неудобства не помешали ему сразу же после перелета встретиться с Иосифом Сталиным.
Надо сказать, что оба политика произвели друг на друга сильное и благоприятное впечатление. Сталин потом скажет, что Гарри Гопкинс был первым американцем, с которым он говорил по душам. Деловой откровенный тон советника президента США, его разговор без демагогии и дипломатии с самого начала, видимо, очень понравились советскому вождю.
Гопкинсу же было важно убедиться, что советское руководство, и прежде всего Сталин, настроено на сопротивление немцам до конца, поскольку в мировом сообществе преобладало мнение о том, что максимум через два-три месяца СССР будет разгромлен и сдастся. Между тем у Рузвельта было ощущение, что Россия продержится, и в подтверждение этого президент США в июне 1941 года написал заметку о том, что Советский Союз может сыграть более важную роль, чем просто отвлечение фашистской Германии на Восточном фронте, и тогда исход войны будет другим. В СССР Гарри Гопкинс точно так же удостоверился в этом, увидев несокрушимый боевой настрой в Кремле.
Несмотря на то что Москву уже начали бомбить и город находился на осадном положении, обстановка была в целом спокойной. Как потом докладывал Гопкинс, на него очень сильно подействовала сама фигура Сталина, его хладнокровие и неторопливость. Это наблюдение стало чрезвычайно важным фактом, потому что и американское посольство в Москве, и военный атташе в один голос утверждали обратное – что СССР не продержится против чудовищной немецкой машины.
Разумеется, о втором фронте речи еще не было, он был открыт гораздо позднее. США формально еще не вступили в войну и в стране это конкретно не обсуждалось, хотя было ясно, что Советскому Союзу критически нужна помощь.
В августе 1941 года Гарри Гопкинс отправился на первую встречу Черчилля с Рузвельтом – знаменитую аудиенцию 14 августа на военно-морской базе «Арджентия», когда лидеры двух держав приняли союзническую Атлантическую хартию. Именно там Гопкинс, рассказывая о своих московских впечатлениях, убедил и Рузвельта, и Черчилля в том, что нужно как можно скорее провести в Москве совещание трех сторон по поводу выработки конкретной программы помощи СССР. Безусловно, окончательное решение принимали Черчилль с Рузвельтом, но идея была вынесена Гопкинсом из Москвы и фактически стала первым шагом в создании антигитлеровской коалиции.
Конкретно по всем позициям разговор произошел позже, во время присоединения СССР к Атлантической хартии в сентябре – начале октября 1941 года в Москве, когда из Великобритании приехал Левербрук, а из США – Гарриман. Гопкинса на встрече не было, но эти двое справились со своей задачей. Сталин сразу перешел к делу, отметив, что именно нужно Советскому Союзу для борьбы с немцами и в каком количестве.