— Когда вы собираетесь сняться с якоря, Эллиотт?
— Зависит от ветра, но в это время года можно ожидать отплытия уже дней через пять. Хотя для Брунея, конечно, не очень и жарко, - вспомнив о провале первого плавания, добавил он вполголоса в свою рыжую бороду. Чуть раньше «Роялист» и «Свифт» были посланы в разведку: Джеймса известили, что экипажи двух британских судов, не считая нескольких офицеров, удерживаются в плену в бедственных условиях. Корабли мистера Брука были встречены очень плохо, никто не смог пообщаться с узниками, и лишь благодаря вмешательству Ост-Индской компании - подчас все же весьма полезной - султан Омар Али решил освободить пленных, за исключением нескольких индийцев, которых Джеймс и намеревался теперь забрать.
«Роялист» на всех парах вошел в брунейский рейд, направляясь к устью реки. Небо затянули большие низкие тучи, и свинцовый пейзаж равномерно заливался мертвенным светом. Как только гонцы Джеймса объявили о его приближении, ему навстречу двинулась целая флотилия удлиненных праху. Одни - с шелковыми знаменами и заостренными вымпелами, другие - богато убранные. Эти - с нарисованными на носу большими глазами, а те - сплошь покрытые золотом. В каждой сидел сановник, будто ореолом, окруженный большим опахалом, которое держал раб, стоявший среди полуголых гребцов с красными повязками на волосах. На серой глади реки и в сером небе изредка вспыхивали отблески, и порой выскользнувший между тучами луч солнца зажигал драгоценные камни на крисе, отбрасывал ужовый отсвет на парчовую тогу или подслащивал абрикосовым оттенком шелковый зонт. Видимо, где-то разбрасывали цветы: по реке плыли целые островки лепестков, перемешанных с травами и распущенными, уже потемневшими венчиками. Они кружились, а затем устремлялись к выкорчеванным на берегу и гнившим под водой деревьям. Пенгираны и дату поднялись на борт, отвесили низкие поклоны и заверили в своей дружбе, после чего, нагруженные подарками, вернулись обратно. На следующий день сошедший на берег для подготовки встречи Бедруддин принес утешительные известия. Султан готов принять мистера Брука и даже, в случае необходимости, помириться с Хассимом.
Бруней был тогда огромной озерной деревней с покосившимися соломенными хижинами на сваях - точь-в-точь калеки на костылях. Во время отлива запах стоял нестерпимый. Повсюду признаки соседствовавшей с богатством пенгиранов нищеты. Джеймса и его спутников поселили во дворце в кишащих крысами клетушках. Правда, гостям не могли предложить ничего лучшего: отвращения не внушало только жилище пенгирана Усопа.
Дворец султана был очень просторным, но ветхим: сквозь кровлю виднелось небо, сквозь полы - река, а из одной пристройки в другую вели загроможденные мусором и корзинами бамбуковые мостки. Как и повсюду в Азии, землю усеивала харкотина. Тронный зал - навес с трофеями на стенах - выходил через небольшой дебаркадер прямо на реку. В глубине зала высился обтянутый тканью, открывавшийся, будто кукольный замок, деревянный помост. Там на несвежих подушках развалился Омар Али Саифуддин - очень уродливый мужчина лет пятидесяти. Лицо его выдавало душевное расстройство, а большой палец правой руки, атрофированный и сведенный судорогой, дополняла уменьшенная копия. Из-за этой патологии и психического состояния султан не мог носить титул янг ди-петруан[30]. Говорливый, как многие слабоумные, он сопровождал свои разглагольствования громкими взрывами хохота. При обращении к Джеймсу он решил пользоваться смехотворным словосочетанием «amigo sua».
— Пусть amigo sua сядет, ха-ха-ха!
Джеймс поклонился и сел. Перед помостом молча стояли пенгираны, а по сторонам - палачи. Их было двое: китайско-малайский громила с квадратной фигурой и крошечным черепом исполнял грубые поручения, а неизменно веселый человечек неопределенной народности обязан был подавать кофе - как хороший, так и отравленный. Поэтому посетители никогда не знали, чем их угощают, и каждая чашка напоминала русскую рулетку. Человечек внимательно следил, чтобы все покорно выпивали свой кофе, а всякого, кто не осушил чашку, могли препоручить заботам китайско-малайского громилы.
Омар Али заявил, что горячо любит Хассима и рад его возвращению, - Джеймсу пришлось довольствоваться этими заявлениями. Султан, похоже, не придавал этому большого значения, сосредоточив все внимание, на которое был способен, на ожидаемых подарках. Он не мог поверить, что на «Роялисте» больше не осталось сокровищ, пытался завладеть поднесенными знати дарами и лихорадочно справлялся о находящихся на борту съестных припасах. Алчность его была невообразима. Разувшись по правилам исламского этикета перед входом, Джеймс поставил у двери уже старые, но очень мягкие невысокие юфтевые сапоги.