— Немедленно расстрелять, - сказал Чарльз, а затем, ткнув в одного, прибавил:
— А этого бросьте на съедение муравьям.
Будто упавший в колодец камень, этот приказ вызвал долго не утихавшее эхо. Оно отдавалось целую вечность... Среди даяков поднялся ропот, а офицеры обменялись недоверчивыми, испуганными взглядами. Туан муда никогда не опускался до зверств. Вероятно, они неправильно поняли... Не может быть... Что это значит?
Губы Чарльза побелели под тонкими усами, и он холодно взглянул на побледневшего человека: вместо золотого ожерелья тот носил цепочку от часов.
В Сингапуре, в лакированной гостиной с плетеной мебелью, собрались трое джентльменов в белом, один из которых плакал и что-то бормотал.
— Ты написал мне письмо, представляющее акт открытого неповиновения и объявление войны. Ты бросаешь мне перчатку, обвиняешь в нарушении моих прав и цинично заявляешь, что согласен «взять на себя любые риски». Между тем я с некоторых пор рассматривал возможность бельгийского протектората и даже вступил, по твоей же инициативе, в предварительные переговоры с герцогом Брабантским, но ты официально сообщил ему от имени Верховного Совета об отказе передать полномочия Бельгии. Скрепя сердце, я вынужден идти на попятный - только представь себе мое смущение перед принцем. Не успел я испить эту чашу до дна, как ты бросаешь свой неслыханный вызов.
— Простите меня, дядя... Я писал в приступе гнева...
— Никакой гнев не оправдывает подобного акта неподчинения и вражды. Ты омерзителен, и все.
Брук отчаянно разрыдался. От стеснения Чарльз закашлялся. Хоть он порой не одобрял действий Белого раджи, малейшая критика с его стороны казалась бы вероломством, и потому он усматривал в поступках Брука Брука непростительную крамолу. Этот сдержанный, без лишней патетики выговор все же повлек за собой яростные письма Эммы. Джеймс оставался при своем мнении, поражаясь, как усердно мать очерняла его в глазах нежно любимой Ивлин.
Раджа схватил веер, чтобы обмахнуться, пока несчастный Брук путался в извинениях.
— Малярия... Подавленность из-за траура...
— Расскажи кому-нибудь другому!.. Вполне возможно, ты сам и загнал в гроб жену.
Брук громко вскрикнул и закрыл руками лицо.
— Нет, дядя Джеймс, - твердо сказал Чарльз, -это неправда!
Раджа намекал на вторую жену Брука Джулию, Умершую, как и Энни, от родильной горячки. Эта юная особа с меланхолическим темпераментом гладко причесывалась на прямой пробор, а больше всего на свете любила украшать цветами могилы. За пару дней до родов она получила извещение о разрыве, которое Брук Брук отправил ей несколько месяцев назад, еще не зная, что она отправилась в Азию: точно бомба замедленного действия или адская машина, письмо прибыло в Кучинг гораздо позже бракосочетания.
— Дело в том, - сухо сказал раджа, - что ты боишься за свое предполагаемое право наследования. Я еще не покойник, Брук, и могу пока принимать решения самостоятельно.
Брук слабо замахал руками. Он растерял все свое обаяние и уверенность.
— Простите меня, дядя... Я раскаиваюсь всем сердцем... Умоляю вас, скажите, что я должен сделать... чтобы искупить... дабы вернуть ваше уважение...
Джеймс уже смягчился.
— И прошу вас, дядя Джеймс, любезно принять мою отставку.
— Разумеется. В любом случае, после такого поведения оставаться на службе ты больше не можешь.
— Брук вложил значительные личные средства, - встрял Чарльз.
— Именно. Поэтому впредь ему будет начисляться ежегодная пенсия в размере пятисот фунтов стерлингов.
После этого Брук Брук вновь расплакался, но вскоре перестал рыдать и высморкался в шелковый платок.
Тронутый его раскаянием и покорностью Джеймс пообещал еще подумать, добавив, что через три-четыре года, возможно, пересмотрит свое решение. Однако он не упомянул, что перед отъездом из Лондона назначил единственной наследницей мисс Букварь - идеальный способ оздоровить финансы раджа, а заодно и лишить наследства племянников. Брук Брук отплыл в Англию, а его брат и раджа отправились в Саравак. Джеймс поспешно созвал Верховный Совет, дабы сообщить ему о неблаговидных деяниях своего племянника. Как только схлынуло первое изумление и негодование, Совет пришел к заключению, что, раз уж Брук Брук изъявил покорность, против него не станут принимать никаких дисциплинарных мер и дело будет считаться частным. Все останется, как есть, и, если появятся новые сведения, Джеймс, возможно, еще простит виновного. Когда тогдашний секретарь Форин Оффис лорд Расселл попросил ввиду возможного соглашения между раджем и Великобританией составить доклад о Сараваке, Брук Брук письменно известил его о разрыве переговоров, провозгласив себя абсолютным монархом и подписавшись «Rajah of Sarawak». Хотя этот документ предшествовал сингапурской встрече, на его фоне покорность Брука Брука представлялась следствием минутной слабости или даже идеально разыгранной комедией.