— У нас не обижают и не обижаются, — пробасил Игорь. — Пошли, батя.
Андрей обреченно, как некогда сватать Верку за Сашку, побрел за могучим Игорем.
Артем набрал номер на мобильнике.
— Ирина Владимировна, объект на месте. Через пару минут будет.
Я, чтобы не смущать его, с вашего позволения пойду. Машина в вашем распоряжении. Если какие вопросы — я на связи. Спасибо. До завтра. Когда вылет? Ясно. Пока-пока.
Артем набрал еще один номер.
— Галка, привет. Завтра во второй половине дня летим к отцу. Будь готова.
Андрей вместе с Игорем поднимался вверх в зеркальном лифте.
Потом шел по мягким коврам шестого VIP-этажа.
Игорь деликатно постучал в дубовую дверь 612-го номера.
— Да! — послышалось из-за двери.
Игорь осторожно приоткрыл дверь и спросил:
— Разрешите?
— Пожалуйста…
— Заходи, батя, — тихо сказал Андрею парень, пропустил его вперед и после этого бесшумно закрыл за собой дверь.
Огромная гостиная люкса была ярко освещена.
Спиной к двери возле большого окна стояла темноволосая женщина в ярком длинном платье. Она медленно-медленно повернулась. Глаза у женщины были влажными.
— Здравствуй…
Андрей ее сразу узнал, но почему-то долго-долго не мог вымолвить:
— Здравствуй… Ира.
Дочь и мать сидели на кухне.
За окном хозяйничала зимняя предновогодняя ночь.
— Он уехал, я осталась одна… — говорила Маруся. — А через пару недель поняла, что не одна… А тут Васька… твой папа… Господи, что я говорю!
— Мама, ты все правильно говоришь, — сказала Галюня.
— Он меня со школы любил…
— Я знаю… Только не любил, мама, а любит.
— Прости… Теперь ты все знаешь.
— А я с детства это знала.
— Кто тебе сказал? Сашка?
— Никто мне ничего не говорил! — вдруг вспылила Галюня, но быстро взяла себя в руки и сказала: — Мама, у нас по женской линии все знахарки… Я, как и ты. Больше сердцем чувствую, чем знаю… Так вот, из всех бабуль
в Белых Росах я больше всего любила старую Киселиху… И она при каждой встрече мне конфетки совала…
— Помнишь, как ты ей куклу носила, чтобы папку не обижали?
— Помню… Куклу Люськой звали.
Помолчали.
— Когда вы завтра летите?
— Под вечер.
— На работе отпустят?
— Отпустят, — грустно сказала Галюня.
Сашка и Верка уже легли спать, когда в прихожей щелкнул замок и вошел, стараясь не шуметь, Артем.
Разделся, прошел на кухню.
— Джеймс Бонд явился, — буркнул Сашка.
Верка только вздохнула.
— Пойду поговорю… еще раз. По-мужски.
— Только, я тебя прошу, не ори. Люди спят.
— Когда это я орал?.. У меня голос такой. Спи.
— Борщ в холодильнике. Скажи, чтоб разогрел.
— Хорошо. Спи.
Сашка встал, засунул ноги в тапки и в трусах пошел на кухню.
— Привет… — открывая дверь, сказал он.
— Привет, батя…
— Поговорить надо, — довольно громко, чтобы слышала Верка, сказал Сашка, прикрывая плотно кухонную дверь.
— Давай, — сказал Сашка.
Вместо начала разговора Сашка заговорщицки подмигнул сыну и изобразил пальцами правой руки кружку. Дескать, будешь?
— Давай, — тоже перешел на шепот Артем.
Сашка встал на стул, открыл самый верхний кухонный ящик и достал из его нутра толстую книженцию под названием «Гражданская война и интервенция в СССР».
— Как дежурство прошло? — изображая серьезный «мужской» разговор.
— А я не дежурил сегодня…
— А что делал? — Сашка развернул массивную книгу в сером переплете.
В ней обнаружился тайник: страницы были вырезаны по форме плоского штофа, а в тайнике лежал сам штоф с водкой «Белые Росы».
— Я сегодня встречал богатую клиентку. Между прочим, твою бывшую родственницу, — сказал Артем, доставая рюмки.
— Какую родственницу? И почему только мою, а не твою тоже?
— А я еще не родился, когда она перестала быть нашей родственницей. Это жена дядьки Андрея.
— Кобра? Иди ты! Неужто приехала? — Сашка налил.
— Прилетела. На личном самолете.
— Чего-чего? И что, сама за рулем?
— Да не-ет, у нее пилоты. Ну, давай…
Артем поднял рюмку и… замер.
Сашка тоже замер с рюмкой в руке.
В дверях кухни стояла грозная Верка:
— Огурчиков принести?
Оплывала свеча в стеклянном подсвечнике.
Таял лед в ведерке с шампанским.
За окном погасли огни новогодней иллюминации.
Ирина и Андрей сидели за столиком в номере.
Андрей рассказывал:
— Ну, а потом, когда в стране начался этот бардак, я понял, что места при этом «социализме с нечеловеческим лицом» мне нет и не будет. Квартиру продал, купил себе хату за городом и съехал отсюдова к чертовой матери. Хата есть, пчел развожу, аист во дворе живет…