Артем висел перед окном кухни, держась правой рукой за перемычку лесов, а левой держал мобильник и букет алых роз.
— Я пришел к тебе с рассветом, рассказать, что солнце встало… — продекламировал он в мобильник.
— Ой, дурр-а-ак! — выдохнула Галюня.
— Ну, а ты меня за это обзываешь как попало…
— Сорвешься ведь!
— Не боись! Гюльчатай, открой окошечко. Окошечко-то открой.
— Больной! — Галюня стала открывать окно. — Я ведь голая могла выйти…
— Кла-а-асс! А чего не вышла?
— Все! Пошел к черту! — Галюня забрала букет и закрыла окно.
Артем, используя все возможности своего лица в артикуляции, промолвил беззвучно через стеклопакет:
— Я… тебя… люблю-у…
Галюня махнула на него букетом, горько вздохнула и вернулась в свою комнату.
— С кем это ты? — спросила из своей комнаты Маруся.
— Да Артем дурью мается… — Галюня положила букет на свой письменный стол, села на кровать и руками обхватила колени.
— Он твой брат, Галюня, — сдавленно промолвила Маруся.
— Я знаю, мама…
Когда Артем проделывал по лесам обратный путь к земле, ему опять пришлось пройти мимо окна старушки.
Испуганная бабуля стояла в своей кухне, вооружившись блестящим кухонным топориком, и готовилась защищать свое имущество до последней капли крови.
Артем улыбнулся, опять приложил палец к губам и по узкой металлической лесенке стал спускаться вниз.
Как только он спрыгнул на землю, во двор дома влетела патрульная милицейская машина и сразу же резко затормозила.
Выбросились все четыре дверцы.
— Стоять!
Артем понял, что приехали за ним.
— Вот старуха Шапокляк! — с досадой промолвил он и задал стрекача в арку.
— Стой!
Началась погоня.
— Раз! Два! Три!
На небольшой спортивной площадке воспитанники младших классов детского дома-интерната делали утреннюю зарядку.
— Раз! Два! Три! — проводил зарядку воспитанник постарше.
Уходя от своих преследователей, Артем перемахнул через ограду спортплощадки детдома, в долю секунды сорвал с себя куртку вместе со свитером и майкой, сунул все это в рыхлый сугроб и, голый до пояса, стал рядом с маленьким Дениской делать зарядку:
— Раз! Два! Три! Раз! Два! Три!
И тут же появились запыхавшиеся стражи порядка:
— Ребята, здесь мужик пробегал?
— В красной куртке? — спросил Дениска.
— Ага!
Артем старательно делал зарядку.
Дениска указал направление милиционерам.
Те убежали.
— Ну, спасибо, друг, — сказал детдомовцу Артем.
— За что они тебя?
— За любовь.
— Не понял.
— Подрастешь — поймешь.
Артем оделся и быстро зашагал во двор соседнего дома.
Возле мусорного бака стоял старый Мишук.
— Уважаемый, — обратился он к Артему. — Дайте пару рубликов… На пузырек не хватает.
— Ты бы лучше просил голодного больного песика дома покормить, — посоветовал ему Артем.
— Так ведь совру…
— А врать не умеешь?
— Не, живу по правде. Так теплее…
— Теперь понятно, почему дошел до жизни такой.
— Дайте рублик…
— На, — Артем дал аж целую десятку. — Купишь себе пузырек, а на остальное купишь еды. Даешь слово?
Мишук молчал.
— Давай слово или гони назад деньги, — строго сказал Артем. — Даешь?
— Даю. А жрачку можно закусью назвать?
— Можно.
— На все остальное куплю закуси.
— Будь здоров.
— Спасибо, уважаемый… С вами Бог.
— Слышь, старик, давай про Господа возле мусорного бачка не вспоминать. О’кей?
— Ес, — тоже по-английски сказал Мишук.
Туман ярам, ярам-даліною,
Туман ярам, ярам-даліною…
За туманам нічога ня відна,
За туманам нічога ня відна.
Над деревней неслась песня.
Ходас и Струк, уже «хорошенькие», сидели за столом и пели.
Со старых фотографий на стариков смотрело ушедшее поколение.
Струк вдруг перестал петь, грустно-грустно посмотрел на Ходаса и по-детски всхлипнул.
— Слышь, Андрюха, возьми меня в батраки. А? В дворники… В садовники… будем вместе жить. Не могу я больше в этой богадельне… Каждый день одно и то же… Одно и то же… «Проходите на завтрак! Проходите на обед! На прогулку! Принимать лекарство…» Это не моги! Это вредно! Тьфу! А что для нас в нашем возрасте полезно? Для нас уже все вредно… Давай еще дербалызнем…
Ходас стал наливать из пузатой бутылки с этикеткой «Белые Росы».
— До краёв! Мне до краёв! — игриво процитировал покойника Тимофея Струк.