На сухом дубе, в заснеженном гнезде аиста, сидел Васька и весело наяривал на гармошке «Грустную канарейку».
Месяц висел над его головой как нимб.
Началось тако-о-е!
Кто-то хохотал, держась за живот.
Галюня прыгала от радости и от радости же рыдала. Слезы с ее длинных ресниц падали прямо в сугроб.
Струк обнимал Мишука.
Сашка тупо смотрел вверх.
Верка пыталась ему что-то объяснить.
Плакала Маруся.
Бодя достал из кармана ракетницу и пульнул вверх. Ракета взметнулась вверх и опустилась на стожок сена в огороде. Стожок вспыхнул.
Кто-то бросился его тушить.
Короче, всего не опишешь.
Ирина, укрыв сонного Дениску полой своей шубы, сидела на крыльце и наблюдала за тем, как Ваське помогают спускаться с мертвого дуба на землю.
— Теть Ира, а этот шарик всегда там висит?
— Какой шарик?
Дениска указал на луну.
— Это месяц, Дениска…
— И он всегда там висит?
— Всегда. Только иногда в тень прячется…
— В какую тень?
— В нашу тень… Мы живем на Земле, и когда Солнце заходит за нас… вот и получается тень…
— Так он от нас прячется?
— От нас…
— А кто его туда забросил?
В пустой хате перед портретом старого Ходаса догорела свечка.
Легкая извилистая струйка дыма взметнулась к сединам старика на фото.
Начался отсчет второго столетия памяти.
Из телевизора заколотили куранты.
Праздник утром кончился.
И гости разъехались кто куда.
Андрей проводил их и остался вместе с сыном Дениской и со своим верным Валетом стоять на холме, с которого сбегала черная лента асфальтированной дороги.
Она шла вниз, потом взбиралась на холм пониже, опять ныряла куда-то вниз, появлялась опять, опять исчезала и, наконец, уже стремительно и быстро стала подниматься вверх, вверх, вверх… к солнцу…
Солнце поворачивало на лето…
К о н е ц