Он, молча, кивнул головой и опустил глаза в пол.
-Хорошо, я поняла,- потеряно пробормотала она, нервно и
торопливо застегивая пуговички халата.
Дима торопливо оделся и стал прощаться. Глаза его повлажнели и еще чуть-чуть могла выкатиться скупая мужская слеза. Он прижал ее к себе и очень долго не отпускал, пока глаза не пришли в обычное состояние. Наконец он слегка отстранил ее, поцеловал в лоб.Он поцеловал не как, обычно привставая на носочках, а просто нагнул ее голову к себе.
-Прощай. Прости за все!
Она не понимая, что происходит, вдруг схватила его голову и стала неистово покрывать его лицо поцелуями:
-Хорошо! …Прощай! ….До завтра. …Я весь день дома.
Улица встретила его не ласково. Мелкий дождь со снегом порывами налетал, бил в лицо. Это было даже хорошо, так как никто не видел его слезы, хотя кому какое дело в этом мире было до его слез.
Он даже не понимал, кого он жалел, в эту минуту: ее оставшуюся одну в пустой квартире, себя, неудачника, нерешительного, не переступившего такой желанной грани или все-таки их обоих. Два человека, которым очень хорошо и которые так понимают друг друга, уже не могут быть вместе. «Завтра последний день!» - Вдруг закралась не прошенная мысль. «Еще не сожжены мосты! Не сожжены».
Утром Дима проснулся необычно рано. Он долго лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Он просто глядел в потолок без всяких мыслей, совершенно опустошенный. Не злости не сожаления он не испытывал, или думал, что не испытывает. «Наверно так лежат после инфаркта, боясь пошевелиться»,- вдруг подумал он.- «Лежат и ждут, когда восстановится их сердце. Каждую минуту, час сердце обколонное лекарствами регенерирует, восстанавливает мышечную ткань, дает шанс на выздоровление».
Так и не выспавшийся, с ватными руками и ногами он встал
почти к обеду. Сунул голову под холодный кран, как иногда делал с похмелья. Не помогло. С трудом оделся, и даже не вспомнив о завтраке, направился в цветочный магазин.
Он шел, смотрел на необычно нарядных женщин, которые встречались на его пути, на возбужденных мужчин с толстыми пакетами и тортами, на двух алкашей которые уже набрались с утра в честь праздника и пребывали в отличнейшем расположении духа. Он смотрел на все это и думал, что наверно и он так спустя год, два будет ходить с авоськами и списками от жены и она в любом случае будет отчитывать его, когда он вернется. А он будет оправдываться, заикаться и ждать когда она прекратит. А потом они обязательно пойдут в гости к ее сестре и будут слушать бесконечный монолог ее мужа о строительстве дач, бань коттеджей. Все будут поглощать кучу салатов и запивать дешевой водкой, говорить набившие оскомины тосты. А вокруг до звона в ушах будут носиться дети, и красть со стола конфеты и фрукты. Он все знал наперед. И такая жизнь его совсем не устраивала. Даже в общежитии он себя порой чувствовал гораздо лучше, чем дома. Сунув продавщице припрятанную шоколадку, он взял оставленный ему букет из свежего привоза.
Знакомый подъезд, знакомая лестница, дверь. Он в волнении
остановился, снял упаковочные газеты, расправил бережно целлофан и позвонил. Он позвонил соседям по лестничной клетке.
-Кто там?- Раздался за дверью старушечий голос.
-Откройте пожалуйста. Я к вашим соседям. Только положу сверточек и сразу уйду.
Дверь щелкнула. Его впустили. Он положил цветы на оббитый оцинкованным железом ящик для картошки. Белые нежные розы распались небрежно, и было странно видеть семь белых роз на крышке этого не очень чистого ящика. Нежные беззащитные они казались инородным телом в этом тесном предбаннике с облупленными стенами и не закрывающимся от старости электрическим щитом. Взглянув в последний раз на цветы, на такую желанную дверь, он тяжело вздохнул и молча, не поблагодарив соседку, ушел.
Пройдя квартал, он достал телефон и выключил его, потом подумал и вытащил аккумулятор. Он ходил до самого вечера по знакомым улицам и прощался …прощался, прощался. Больно саднило в груди. Хотелось напиться. Не просто выпить, а напиться в хлам, но он ходил
абсолютно трезвый. По этим улицам они ходили вместе. И здесь, и здесь!
Когда легкие сумерки начали закрадываться в улочки, он вышел к знакомой набережной. Ленинград-Санкт-Петербург, город на Неве. Чугунные решетки, холодный камень положенный здесь рабским трудом, все источало равнодушие. Равнодушие этого города к судьбе его одинокого жителя, который здесь мерз на ветру. С трудом, окоченевшими пальцами он вставил аккумулятор в телефон, включил его.Ни одной СМС-ки о том, что кто-то пытался дозвониться до него. Ничего. Он втайне ждал пять, десять звонков. Он ждал напрасно. Ему никто не звонил. В конце тех улиц, в одном из домов, сидела у окна девушка, которая все поняла. Белые розы были рассыпаны по полу. Белые беззащитные и холодные они валялись небрежно, как вывались из рук. Она не плакала. Смотрела в черное окно и водила пальцем по стеклу. Дышала теплым дыханием и снова писала. Кому и что она писала, кто должен был прочитать ее послание… это так и осталось тайной и уже никто наверно об этом не узнает.
Жадько Г.Г Новосибирск.
Март 2011. – Красный Яр. Октябрь 2012.