ГЛАВА 11
В понедельник Решетникова вызвал к себе Алексей Павлович и, несколько смущаясь, словно заранее угадывая, как нежелательна будет для Решетникова его просьба, сказал:
— Дмитрий Павлович, к нам сегодня должен зайти товарищ из газеты. Кстати говоря, кажется, наш коллега, биолог. Хочет писать о лаборатории.
— Что это его вдруг заинтересовала наша лаборатория? — усмехнулся Решетников.
«Вот уж поистине, — подумал он, — самое подходящее время разговаривать с корреспондентами…»
Теперь, когда для него стала ясной причина неудач его опытов, ошибочность тех посылок, из которых он исходил, Решетников занимался тем, что обобщал, систематизировал всю проделанную раньше работу; все то, что раньше казалось ему разрозненным, необъяснимым в своей разрозненности, несовместимости, теперь-то наконец вырисовывалось в единую картину. Конечно, это была не такая уж радостная работа — подытоживать и обдумывать результаты своих неудач, однако, как всякая работа, она постепенно захватывала и увлекала его. Но чем глубже погружался он в эту работу, тем сильнее становилось чувство смятения, как будто рушилось на его глазах то здание, которое возводил он сам с таким терпением и упорством…
— Чем заинтересовала его наша лаборатория? — переспросил Алексей Павлович. — Вот уж, право, не знаю. Говорит, что хочет писать о том, как развиваются идеи Левандовского. Но я, откровенно говоря, подозреваю, что это дело рук Новожилова. Дай бог, чтобы моя подозрительность не оправдалась. В общем, Дмитрий Павлович, я вас прошу, побеседуйте с этим товарищем, поводите его по лаборатории…
Попроси его сейчас об этом кто-нибудь другой, Решетников, не колеблясь, отказался бы, но Алексею Павловичу, с его застенчивой манерой обращаться к своим сотрудникам, он никогда не умел отказывать.
— Что ж, попытаюсь, — сказал он.
…Он сидел за своим столом спиной к двери, когда услышал вдруг удивленный возглас Вали Минько. Он обернулся и сначала не узнал человека, который негромко переговаривался с Валей, но затем тот шагнул к Решетникову, и Решетников увидел перед собой Глеба Первухина. Вот уж этот человек не изменял своей удивительной привычке, своей способности пропадать на долгие годы, а потом возникать как ни в чем не бывало, словно они расстались только вчера в университетском коридоре. Решетников не видел Глеба с того самого памятного дня, когда умер Левандовский. Теперь Глеб заметно изменился, под глазами у него появились мешки, но не в пример прошлому разу был он аккуратно одет, чисто выбрит, длинные его волосы были тщательно зачесаны.
— Ну как? — сказал он. — Все корпим?
— Как видишь, — сказал Решетников.
Глеб был ему неприятен, как будто тогда своим нелепым паясничаньем, этими разговорами о своей странной профессии он предсказал и навлек на них несчастье.
— Кем же ты теперь работаешь? Что заготовляешь? — спросил Решетников.
— А-а… Не забыл? — усмехнулся Первухин. — А я ведь не врал тогда. То была, прямо скажем, не самая лучшая профессия. Ну, с тех пор я успел поработать и лаборантом, и препаратором, и еще бог знает кем. Но все это не по мне. Вот теперь пытаюсь совсем сменить амплуа — пописываю рассказики, статьи, и, знаешь, говорят, получается…
— Погоди, погоди, — изумленно сказал Решетников. — Да никак ты и есть обещанный нам товарищ из газеты?
— Ну конечно, разрешите представиться! — Глеб был явно доволен изумлением Решетникова. — А что ты удивляешься? Если я, как говорится, владею пером, да еще имею специальное образование, то есть разбираюсь в ваших фокусах-мокусах, значит, для газеты я просто незаменимый человек. Не так ли?
То ли для большего эффекта, то ли заметив, что недоверие по-прежнему не сходит с лица Решетникова, он вытянул из кармана бумажку и положил на стол. Это было удостоверение, правда, не постоянное, не очень солидное, а просто бланк с несколькими строчками машинописного текста, из которых явствовало, что Первухину Г. А. в порядке разового задания поручается написать очерк о работах, проводимых в такой-то лаборатории. Просьба оказать ему содействие.
— Так, так… — сказал Решетников, — так, так…
Пока еще он не мог решить, каким образом вести себя дальше. Теперь у него тоже мелькнуло подозрение, что Первухина наслал на них Андрей Новожилов.
«А впрочем… — подумал он. — Газета просит оказать содействие… Окажем… Им виднее. Может быть, и правда за эти несколько лет у человека прорезался талант, может быть, изменился человек…»