На секунду Лейбович оторвался от своего занятия, обернулся к Решетникову, подмигнул:
— Продаю название для фельетона: «Мыльные пузыри Александра Лейбовича». А что, во времена Рытвина это было бы неоценимой находкой… Зато теперь, пожалуй, и Трифонов не польстится…
— Не польстится, — сказал Решетников.
«Да, а Трифонов, что же Трифонов, — подумал он, — уж он-то никогда не упускал возможности поговорить со мной о Тане…» А тут как раз позавчера встретились они утром в автобусе, вместе ехали на работу, стояли рядом, плечом к плечу, держались за один поручень, и ни слова не сказал он о Тане. Зато затеял опять разговор о Новожилове. Вот уж дался ему этот Андрей — словно дорогу перешел.
— Не могу понять, что вы с ним так нянчитесь, — говорил Трифонов. — Уж он ли вам не подложил свинью: и письма в райком писал, и против Алексея Павловича выступал, склока, сплошная склока, а вы все ему прощаете… Ну, могу допустить, на ученом совете ты выступал — были у тебя какие-то свои цели, воспитательные, может быть, или еще какие, не знаю, но сейчас вот мы с тобой вдвоем, объясни мне просто так, по-человечески: на что он вам нужен?
— Ты говоришь, письма в райком писал? — сказал Решетников. — Правильно, радости нам тогда это не доставило. Но делал он все это о т к р ы т о — вот в чем его достоинство. Открыто отстаивал свои взгляды, и несогласие свое высказывал тоже открыто, понимаешь? Что же, за это расправляться с человеком прикажешь?
— Ну ладно, гладьте его по головке, он еще преподнесет вам когда-нибудь сюрприз… — сказал Трифонов.
«Что ж, может быть, он и прав», — подумал тогда Решетников. Ему и самому порой казалось, что то спокойствие и мир, которые царили теперь у них в лаборатории, обманчивы, что где-то в глубине, тайно, уже вызревают новые столкновения… Только стоит ли бояться этого?..
Они поговорили еще о погоде, о шахматах — и ни слова о Тане.
Почему? Или Трифонов тоже еще не знал? Или было это молчание намеренным, был в нем свой расчет, своя цель?..
«Ах, Митя, единственное, чего я никогда не смогу вам простить, — сказала однажды Решетникову Фаина Григорьевна — это то, что вы так легко упустили Таню…»
…Дрожащий крошечный шарик, маленький мыльный пузырь, готовый лопнуть от любого неосторожного движения…
Решетников вернулся к себе. Письма, принесенные Валей, еще лежали на столе нераспечатанными. Оттиски статей, автореферат из Ташкента, приглашение из Иркутска прочесть спецкурс для студентов… Еще один конверт с пражским штемпелем, иностранные марки уже отклеены — это дело рук Саши с Машей, вечно они охотятся за марками для своей дочки. «Доктору Решетникову» — выведено на конверте неуверенно и старательно, печатными русскими буквами.
Он надорвал конверт, тонкий бланк выпал на стол.
«Глубокоуважаемый доктор Решетников! — прочел он. — Это письмо пишет Вам Ваш коллега. Я немного читал Ваши статьи. Если Вы имеете новые работы, я бы хотел подробно знакомиться с ними. Заранее благодарю Вас. Жду и надеюсь получить Ваши статьи…»
Не первый раз получал Решетников подобные письма, и он не сразу понял, что вдруг затронуло, задело его в этой коротенькой записке. Он перечитал ее еще раз.
«Жду и надеюсь… — повторил он про себя. — Жду и надеюсь…»
ГЛАВА 3
Несмотря на приглашение Первухина, Решетников не решился прийти к Тане неожиданно, без предупреждения — почему-то ему казалось, что теперь, когда она осталась одна, ей, с ее гордостью, может быть неприятно его появление. Недаром же она не захотела даже сказать о разводе.
Да и простила ли она ему всю эту историю с его выступлением на лабораторном семинаре, поняла ли, что не было тут его вины? Или считала его отступником? Не мог он забыть ее сдержанности, неприветливости во время их последней встречи в издательстве.