Так Виктор спустя какое-то время с удивлением понял, что удачу ему приносят натуральные блондинки нордического типа — с которыми реально начинает приходить удача. Многие из них и не догадывались бы, что единственная причина особого отношения к ним со стороны Виктора, отличного от нормального цинично-пренебрежительного, была удача, которую они приносили. Это перекликалось в его душе и со множеством любимых произведений искусства и столь любимого еще юным нацистом Вагнером. Когда Виктору было семнадцать, казалось, это северные саги и легенды оживают у стен гук-общаг под прекрасную музыку великого композитора — а если что-то пойдет не так, то не за горами небесный чертог, куда он войдет под руку с белокурой воительницей. Реальная кровь и настоящая смерть, которую он нес, очень убедительно делали мифы реальностью.
Странным образом это работало и в обратную сторону. Совершенно реальные и живые девочки чуяли в нем злое и веселое начало, от которого несло чем-то опасным. Он никогда ничего не рассказывал. но как-то так выходило, что те, кого он считал валькириями, частенько видели в нем Зигфрида. Так и шла череда этих быстрых и ярких отношений — которые продолжались до тех пор, пока очередная Валькирия не исчерпывала запас везения, и не превращалась в обычную блондинистую дуру. Но от этого Виктор не переставал думать — что когда-то так было и у древних, когда именно мысль о своей сероглазой Валькирии направляла руку воина и приносила удачу в бою.
Все вместе взятое, а также накопленный жизненный опыт, сделали Виктора изрядным фаталистом — он действительно верил в судьбу. Все знают, насколько причудливо бывают связаны события и линии чужих судеб — но не у всех есть власть сделать так, что норна оборвет чью-то нить жизни. Темная сторона жизни, столь хорошо известная Виктору, изобиловала немыслимым количеством всевозможной дряни и накипи рода человеческого. Убил цыганку-наркоторговку — оборвется вся цепочка грабежей, краж, угонов и прочей мерзости, которые бы сотворили те, кто с ее помощью скололся. Может быть кто-то из них и купит потом у другой — а может быть и нет. Так и будут жить те, кто никогда не пострадал от последствий зла, которое так и не наступило — так об этом и не узнав. Это давало ощущение власти над какой-то частью мироздания, инструментом воздействия на которое становились ножи и арматура.
Смысл правой идеи, таким образом, был не в умозрительном следовании каким-то нормам или политическому мировоззрению, а в конкретных действиях. В этом было существенное отличие наших героев от обычных бандитов — частенько они делали одно и то же, но руководствуясь принципиально разными мотивами. Кто-то считал важным для нации террор и какие-то политические действия, а Виктор — делать так, как он считал нужным. Брать на себя ответственность карать и миловать по своему усмотрению — определяя, кому жить положено, а кому нет. Это начало порой скрывалось в тени обычного стремления к наживе, или издевательствам над людьми ради насилия — но всегда оставалось.
Рядом с этим всегда уживалась тяга к прекрасному — музыка, литература, живопись, природа давали ему огромную моральную разгрузку и стимул что-то делать. Периодически, к своему удивлению, он находил множество совпадений своей картины мира и великих произведений искусства — особенно в эпохе Возрождения, когда те, кто остался в веках, не стеснялись брать в руки ножи и убивать — а потом создавали гениальные полотна. Еще умение ценить прекрасное отлично способствовало восприятию контраста — между идеальными образами искусства и той мерзостью, которая встречалась в окружающем мире. Там, где звучит Вагнер, барыгам и разнопородной нечисти существовать было совершенно точно не положено.
Созидательное и разрушительное начала в его душе примерно соответствовали такому же состоянию психики — когда в одном человеке сочетались интеллигентный парень, способный нравиться людям, и жестокая и циничная тварь, стремящаяся убивать. Несмотря на все свои позывы к прекрасному, все же сам Виктор точно понимал свое место в картине мира — и оно принадлежало к темной стороне жизни. С годами «темный попутчик» в его сознании становился все сильнее, а вот создавать прекрасное как-то не получалось.
Человек, известный читателю как лидер автономов — «Первый», тяги к прекрасному не испытывал никогда. В его картине мира существовало «дорого», «престижно», «богато», и иногда даже «красиво» — но лишь в той мере, в которой это было нужно для удовлетворения собственных потребностей. Однако, о судьбе и тех кто ее вершит он мог бы рассказать гораздо больше чем Виктор — в силу куда более богатого жизненного опыта.