– Почему? Ответь мне почему! – орал Сыкрин на кровавое месиво.
– Пофому фто. – пробулькала ответ красная масса, пытаясь безэмоционально улыбнуться.
– Я дам тебе то, что ты не дал своим жертвам, мразь. Последнее слово. Скажи. СКАЖИ ХОТЬ ЧТО-ТО! – кричал капеллан, омывая мясную кашу своими слезами.
–Гидла домина… – неразборчиво бурлило размозженное лицо.
– А кого это волнует? – Сыкрин прервал ударом ещё не осознавшего свою смерть врага.
Избиение превратилось в мешание багровой глины, бывшей мгновения назад физиономией коварного воина. Разъяренный капеллан надел свой смольный черепной шлем на руку, будто силовой кулак, и нанёс ещё несколько ударов, выбив оставшиеся в ротовой полости зубы. Началом акта милосердия и прекращения страданий ренегата стали ладони, скрепившиеся в замок. Занеся эту кувалду над головой, Белый Шрам обрушил последний удар на все ещё дергающуюся мешанину разорванных мускулов. Будто комета, приземлившаяся на землю с бешеной скоростью, руки пробили мышцы, кости и хрящи, лишив альфарийца остатков того, что было его головой. Кровавый взрыв обдал снег брызгами алого сока. Кара керамитового мучителя была быстрой, но для Сыкрина минула вечность. Он, будто не осознавал, что происходит.
Встав, десантник сразу же подбежал к лежащему на спине, в огромной луже своей крови, ещё живому велитарию и сорвал шлем пустотной брони.
– Сатон Новен, – роняя слезы, подхватил голову офицера Астартес. – Не засыпай. Открой глаза. Всё будет хорошо.
– Нет, лорд Сыкрин. – захлебываясь кровью, улыбнулся Сатон Новен. – Не будет.
Со злости Буревестник ударил землю подле себя, подбросив в воздух снежные комья.
– Найдите Янату и скажите, что мне жаль, что я не увижу сына. – закрывая глаза, попросил велитарий.
– Обязательно найду. А ты… Отправляйся на перегруппировку в адскую бурю. – зажмурившись, наклонил голову капеллан.
Перестав ощущать пульсацию крови в теле павшего воина, Сыкрин аккуратно положил голову велитария на землю, как отец укладывает ребёнка спать. Не открывая глаз, капеллан нащупал волкитный разрядник и схватил рукоять, оббитую кожей. Медленно, будто древний механизм, пробуждавшийся ото сна, Астартес поднялся, повернулся в сторону все ещё бушующего сражения и открыл глаза.
Сыкрин застал летящего в свою сторону легионера-предателя. Изменник бежал вдоль стены, всё сильнее приближаясь к Белому Шраму в чёрном доспехе. Сапфировый воитель, словно гремучая змея, готовящаяся к атаке, шумел цепным мечом. Капеллан наставил на него дуло только что приобретённого огнестрела, но не спустил курок. Словно горизонтальный смертоносный маятник, из стены ангара, описав сверкающую искрами дугу, вынырнул громовой молот. Оружие ударило альфарийца в грудь и откинуло назад. Из ангара вышел Даджай, ногами срывая оборванные остатки металлической обшивки, будто это клочки бумаги. Загораживая своим телом силуэт капеллана, гигантский десантник, помахивая молотом, шёл в сторону поднимающегося на ноги альфарийца.
– Вы зашли в дом моих братьев, но выйти вы уже не сможете. – положив кувалду на плечо, описал будущее врага Медведь.
В ответ Черный Топор получил заевший на языках изменников клич.
– Гидра Доминатус. – неустанно и холодно продолжал утверждать легионер.
– Как скажешь, «брат». – разочарованно хмыкнул Даджай в сторону ренегата.
Белый Шрам, повернувшись к врагу левым боком, занёс назад держащую у изголовья бойка правую руку, позволив ладони мягко проскользить к концу рукояти, когда Альфа-легионер рванул к противнику. Следующим движением Даджай, подобно братьям отца Джагатая, чернокожему Повелителю Драконов или сребнорукому Горгону, обрушил гнев на предателя, вернув правую руку к середине древка и поймав нижнюю часть левой хваткой, чтобы получить максимально возможную для атаки скорость. Но Даджай промахнулся. Двуручный молот просвистел мимо цели и удар сокрушил поверхность. «Громогласный», так называл своё оружие Медведь, рассеял кинетическую энергию по земле под ногами Даджая и его врага, отчего альфариец споткнулся и пролетел близ правого бока Черного Топора. Змий перегруппировался в воздухе и, приземлившись, кинулся к Белому Шраму. Выпрямившись во весь свой атлантский рост, Медведь понял, что ощущения немного не те. Он увидел, что его десница, верная правая рука, до сих пор сжимала впечатанный в землю молот. Кровь из раны била ключом, но медлить было нельзя. В голове пронеслось бесчисленное количество мыслей, и каждая о том, что у Даджая нет права терять ни секунды. На кону жизни братьев, а его охота в дебрях шторма теперь подошла к концу. Черный Топор взял рукой гранату и приготовился. Стоя спиной к противнику, Даджай выжидал нужный момент, наставший спустя миг. Проведя пируэт, Медведь описал круг и, зажав шею альфарийца в тиски меж бедром и локтем, нажал на кнопку активации взрывчатки.
– Прощайте, братья. – в последней фразе белокерамитового колосса прозвучала глухая радость.
Взрыв разорвал дуэлянтов на щепки, не оставив ничего, кроме растворяющихся в воздухе воспоминаний. Увидев это краем глаза, Сыкрин стал яростнее сжимать спусковой крючок. Удивительно, но в самоубийственном поступке Даджая капеллан не разглядел желания разрушения, даже альфарийских братьев. Только заботу о своих близких.
Пока Сыкрин поливал волкитным огнём всех, кто попадал ему на глаза, Алжен, словно ураган, нёсся среди суматохи, пытаясь помочь всем, до кого мог дотянуться. Но у несущего смерть круговорота появилась чёткая цель. Вооружённый грозовыми когтями, космодесантник заметил своего дражайшего друга, Дызинсина. Пока Драз Кантриер сбивал на барабанах руки в кровь, Алжен увидел, что его брат оказался в ещё большей небезопасности, чем может быть посреди братоубийственного кровавого беспорядка. Словно роковой клинок палача, на Дызинсина надвигался дредноут. Занятый столкновением с одним из предателей, Белый Шрам не замечал наступающей опасности. Алжен попытался докричаться до товарища, как через вокс, так и с помощью динамиков, но помехи шелестели слишком сильно, оповещая Буревестника о бесполезности этой попытки спасти друга, а грохот происходящего вокруг не давал голосу пробиться. Посему Алжен принял единственно верное решение.
Рывок Белого Шрама разрывал пространство, сокращая расстояние. Лютневые пассажи симфонично смешивались с боем барабанов и выстрелами орудий, пока Алжен стремительно приближался к брату, только прикончившему оппонента. Дызинсин повернулся и узрел, как шквал болтерного огня дредноута просеивал усеянную снегом землю перед ним. Но за миг до встречи с летящими на крыльях коварства болт-снарядами всё закончилось. Толкнув Дызинсина плечом, его товарищ заменил брата на смертном одре. Упав на спину, Белый Шрам увидел, как его лучшего друга, словно тренировочный манекен, превращают в решето, сделанное из мяса и металла. Для спасателя всё кончилось быстро. Почти безболезненно. Лишившись прежней рьяности и непоколебимости, безжизненное, дымящееся тело Алжена плавно повалилось навзничь.
Ошарашенный потерей брата, Дызинсин сначала застыл, опёршись на левое предплечье. После чего, собрав волю в кулак, поднялся на ноги и сжал зубы с такой яростью и силой, что казалось они готовы расколоться в любой момент. Наполнившись злостью, десантник вдруг заметил, что что-то в этом кровавом сумбуре было не так. Несмотря на шипение жадных до крови цепных мечей и свист болтов, было слишком тихо, словно чего-то не хватало. И спустя секунду он понял, что именно было не так. Никто не смеялся. Эта мысль эхом несколько раз пронеслась в его голове. Только сейчас Дызинсин понял, что легион хохочущих убийц умолк и причина этому наистрашнейшая из возможных — предательство и братоубийство.
Выдыхая разгоряченный воздух сквозь стиснутые зубы, десантник ринулся мстить гигантской боевой машине. Но его обогнали. Следующие за своей ненавистью, два капитана взяли на себя ответственность свести счеты с ветераном ХХ-го легиона. Джогатен сильнее сжал рукоять своей силовой сабли, а Сенгур ухватил верный лабрис двумя руками. Обсидиановый клинок капитана Черного Топора познал много различных вкусов, но кровь Астартес была ему неведома. И в этом были единодушны орудия всех Белых Шрамов, находящихся на Ирре Минор.