Тут же капитан братства Буревестников углядел прорывающегося вглубь сражения своего друга — Сыкрина. Джогатен застыл, залитый чувством напоминавшим стыд. Но всё уже было кончено.
Щелчки, по громкости уровня шёпота, превратились в ритмичное шипение и пространство, подле которого без сил лежал Шибан хан и за которым стояла смертная женщина — Илия Раваллион, взорвалось ярким светом. Словно тренировочный гонг, грохот, последовавший за вспышкой, разразился по всему мостику, служившему ареной для битвы между братьями. Внутри кипящей энергии прояснились фигуры — массивные терминаторские силуэты, обессиленный десантник в багровой броне цвета закатного солнца и один гигант. Рассеивающийся свет стал обрисовывать черты великого в своих размерах воина. Броня атланта была истощена быстрой, но утомляющей битвой двух титанов среди руин павшего мира. Золотые доспехи, украшенные дивными узорами его родного мира, отражали угасающее сияние телепортационной установки. По длинной бороде стекали пот и кровь от полученных лицом ранений, но эти элементы зрелища внушали уважение. А вот его глаза. Глаза полубога сеяли страх. Залитые до краёв злобой очи окинули взглядом происходящее в зале.
Сражение, бушующее возле установки, остановилось в тихом ужасе, прекратив разрывающую барабанные перепонки симфонию из боевых кличей и огнестрельных вспышек. Боевой Ястреб Чогориса, Джагатай Хан, чей приход решит судьбу легиона, спустился с платформы, провожаемый взглядом Кешика. Будучи свидетелем того, как воины его легиона рвали друг друга в клочья, в голове примарха пронеслись насмешливые слова его брата, Повелителя Смерти. На секунду в глазах Кагана мелькнула горечь от того, что он наблюдал. Его дети разрывали друг друга, будто их не связывало ничего. Любой отец, увидевший такую картину, скорее всего, застыл бы, не зная что делать. Но не Джагатай, не Хан Ханов. Это должно было прекратиться, и прекратиться немедленно. Огорчение моментально растворилось, пока кровь, текущая по венам пост-человека, закипала всё сильнее и сильнее.
Примарх устремил взор на трон, возле которого не останавливалось кровопролитие. Около престола Хасик нойон хан умело отражал натиск Джемулана. Клинок Боевого Ястреба, его верный дао, всё ещё запятнанный кровью Мортариона, стал тяжелее в рукояти. Кешик приблизился к хозяину, но Хан резким мановением руки отказался от защиты. Всё больше сражений прекращались, следуя взглядами за отцом, который подошёл к трону. Оставив за собой след из нескольких отвалившихся кусков изуродованного доспеха, Джагатай остановился у своего законного места. Взор примарха Белых Шрамов отстранился в никуда, будто Джагатай только сейчас осознал, как низко пал легион в его отсутствие. Какофония болтерного огня стихла, а последним звуком сражения оказалось вытаскивание меча прибывшего воина III-го легиона из тела одного из лояльных Кагану легионеров.
Хасик ждал его. Мостик затих. Но воины остались на позициях, их оружие всё ещё было наготове. Глаза каждого в том помещении были прикованы к помосту, от этого Джогатен лишь в последний момент заметил, что Сыкрин стоял рядом с ним. Капитан Буревестников снял шлем, так как тот разговор, который сейчас состоится, его уши должны были услышать без фильтрации механизмами. Его примеру последовало немало легионеров.
— Что здесь происходит, Хасик? — грозный голос Кагана насытил зал.
— Я сделал то, что должен был. То, что ты велел. То, что было лучше для легиона.
— Когда ты начал это, ты знал, что я вернусь. Или ты хотел держать меня на поверхности, пока весь флот не окажется в твоих руках? — злость, витавшая в воздухе, казалась почти материальной.
— Я лишь хотел, чтобы ты и Хорус опять были едины. Это была моя единственная надежда. Шёпоту неверных нельзя позволить возобладать.
— Неверных? Как ты смеешь называть неверными тех, с кем ты омывал клинки в крови врагов? Как ты смеешь называть неверными тех, кто тебе воспротивился, когда именно ты развязал это безумие? — сверкнул глазами Джагатай.
— Не безумие. — развёл руками Хасик. — Да, были допущены ошибки, но я и мои братья из Воинской Ложи увидели правду. Посмотри на поверхность обители Магнуса. Нас предали, в то время как Воитель… Воитель призвал нас, и мы должны последовать за ним, потому как так было всегда.
Внезапно, прервав разговор, вперёд выступил Сыкрин и, сняв шлем, закричал что есть сил. В любой битве его бы никто не услышал, но сейчас, когда никто, кроме него не смел нарушить тишину, служившую фоном, усиливающим важность разговора Кагана и нойон хана, голос капеллана раздался эхом по всему залу.
— Нет, отец! Наш путь не таков! Мы не можем предать Императора! Мы не можем нарушить клятву! — кричал во всё горло Сыкрин, пока его не заставили замолчать.
Внезапный удар лезвия пробил гортань, наставляющую собратьев на истинный путь. Также быстро, как клинок вошёл в плоть десантника, он её и покинул.
— Умолкни, дешёвая подделка капеллана. — самодовольно улыбаясь, фыркнул Эйдолон, убирая меч в ножны, пока его жертва падала на колени.
Джогатен моментально преклонился к павшему брату, поймав его шею.
— Нет, нет, нет, нет, нет… Сыкрин… — капитан хотел сказать ещё много чего, но было уже поздно.
Глаза капеллана начинали стекленеть, хрипящий голос вперемешку с кровью стихал, пока не были прошёптаны последние слова.
— Ты не…
Джогатен зажмурил глаза и прижал свой лоб ко лбу Сыкрина, после чего, простившись с лучшим другом, развернулся в сторону Дитя Императора.
— Брат… Неужели твой друг не знает, что, когда люди разговаривают, перебивать нельзя? — ухмылялся Эйдолон.
— Гнида…! — сцепив зубы, прошипел Джогатен и попытался прыгнуть на предателя. Но его остановили руки, объявшие грудь и сдержавшие рывок.
— Нет, брат, не сейчас. — прошептал один из легионеров, удерживавших вырывающегося Буревестника.
— ДОВОЛЬНО! — не сдержался Каган, проревев это слово в сторону закипавшего в своей ярости Джогатена, после чего развернулся опять к главарю бунта.
— Джагатай, мы должны встать на сторону Хоруса. — не переставая, пытался переубедить своего повелителя Хасик.
— Хорус лгал нам. Нам всем! — рявкнул Хан. — Посмотри на то, что ты сотворил, Хасик. Жизнь твоих братьев угасает, оставляя лишь кровь на клинках преданных тебе воинов. — Джагатай махнул рукой в сторону павших Астартес. — Это ты называешь лучшим будущим легиона?
— Даже так, Империум это не наш путь. Даже не на стороне Воителя, мы должны отвергнуть Его. А это… — взглянул нойон хан на одного из застывших в мучениях братьев. — Это лишь сопутствующий ущерб.
Кровь Сыкрина и ещё десятков умерших лоялистов, в конце концов, переполнила чашу терпения Джагатай Хана. А последние слова Хасика нанесли окончательный удар, заставивший гнев Боевого Ястреба пролиться. Каган напряг мышцы руки, сильнее сжав эфес дао. Лезвие, вкусившее кровь тысяч, миллионов ксеносов и даже примарха, теперь должно было подняться на кровного сына. И оно поднялось. Клинок покинул ножны, раскрыв прекрасную наготу мастерски выкованного металла. Возможно, бессознательно, возможно, инстинктивно, а может быть из-за ошибочной веры в то, что совершённое им дело было правым и оно дало ему сил сделать это, Хасик сделал тоже самое. Обнажив верный тальвар, нойон хан встретил бурю в истинном её обличье — быстрая и гигантская, неудержимая и опасная стихия, инкарнировавшаяся в теле примарха V-го легиона.
Хан набросился на полководца, края лезвий дао и тальвара сцепились, разлетелись искры. То, что происходило перед глазами легионеров являлось материальным воплощением фатума. Хасик пытался отбиваться от напора своего повелителя, ища удачный момент для удара, остановившего бы схватку. И вот, как казалось, нойон хану он наступил. Хасик, сдерживая нескончающийся натиск гиганта, проскользил своим тальваром вдоль лезвия Джагатая и провернул пируэт, описав клинком в воздухе сверкающий круг, после чего сделал выпад вперёд. Но Каган, будучи мастером ангнагур, древнего чогорийского охотничьего ритуала, знал, что делать в таком случае. Как добить зверя, загнанного в угол и отчаянно пытавшегося оттуда вырваться.