– Посмотри на себя. – сквозь вспышки силовых полей оружий, кричал Джогатен. – Ты блеклая тень былого величия! Ты ничтожество.
– Заткнись, мерзкий дикарь! – выкрикнул Эйдолон в момент короткой передышки. – Всё кончено!
– О нет, гнида. – смеялся Джогатен, вытирая кровь и пот с подбородка и наставляя на противника саблю. – Всё закончится с твоим последним вздохом.
– А я не знал, что псы умеют разговаривать. – попытался задеть чувства противника легионер, но дуэлянту в пепельной броне было плевать на издёвки.
Оба воина начали выдыхаться. После пары быстрых ударов, Эйдолон решил взять перерыв и, использовав крик, смёл Джогатена назад звуковой волной. Его сабля отлетела далеко в сторону.
– Неужели всё это ради искупления? – спросил Эйдолон упавшего на колени Белого Шрама.
– Нет. – сплёвывая кровь, прошептал Джогатен. – Ради мести.
– Месть — это плата за привязанность, тупая шавка. – описывая саблей круги, сказал Дитя Императора, надвигаясь на поверженного противника. – А привязанность — это проявление слабости.
Пурпурный палач с увядшей кожей занёс клинок, готовясь пустить верному Кагану воину кровь. Но он не успел. Сильнейшей звуковой удар отбросил лорда командора в сторону. Только сейчас Сагьяр Мазан осознал, что тот громоподобный стук, что он воспринимал за биение своих сердец, раздавался не внутри, а снаружи.
Джогатен посмотрел в сторону откуда вырвалось акустическое нападение. В проходе стоял человек, как сначала подумал стоявший на коленях подданый Хана. Но, когда взгляд прояснился, Джогатен понял, что от человека в том силуэте осталось гораздо меньше, чем казалось изначально.
Над телом возвышались механические руки, некоторые из которых были переделаны в подобие духовых инструментов, другие же держали барабаны и лютню. В ноги вживлены гигантские динамики, которые и издавали сносящие с ног звуки.
– Сегодня я отдам вам долг, мой лорд… – прошептал музыкант, наклонив голову.
Эйдолон был удивлён неожиданным появлением подмоги.
– А это твоя дворняжка, дикарь? – засмеялся Эйдолон, кивнув в сторону музыканта. – Даже такой «уникальный» смертный тебя не спасёт.
Джогатен не успел хоть что-то ответить, да он и не знал, что сказать. За него воскликнул мужчина, резко подняв глаза на вымученное, из-за возвращения к жизни, лицо убийцы своего повелителя.
– Узри, мразь! Музыка! – обратился к Дитя Императора Драз Кантриер и ударил по струнам, опередив шумовую атаку Эйдолона.
Иссохший Воскресший направил звуковой удар почти сразу после начала пассажа Кантриера, но сила ксеносской технологии, смешанная с гением Фабия Байла, не могла сравниться с мощью мысли Механикум и таланта Гинса Найзера, спрятанного глубоко в веретенице коридоров корабля.
Две волны столкнулись и спустя короткое мгновение, которое, как думал Эйдолон предшествовало его триумфу, Золотой Молот понял, что ошибся, когда гигантские, создаваемые музыкой Кантриера, кольца начали брать верх. Атака музыканта заставила эховолну Эйдолона начать отступление и большие сверкающие энергетические круги вновь прихлопнули Сына Фулгрима к стене.
Джогатен, поражённый происходящим, наконец смог подняться на ноги. Он чувствовал каждый взрыв пустотных щитов «Бури Мечей», будто пульс умирающего человека, готовый вот-вот остановиться.
Звуковая волна Кантриера перестала атаковать Эйдолона, хоть музыку тот и не остановил. Музыкант продолжал играть на инструментах, не нападая, чтобы не задеть Белого Шрама. Джогатен начал мчаться к стене, на которую опёрся Эйдолон. Меч больше не был ему нужен. Но Драз Кантриер не мог оставить своего нового хозяина безоружным и следующим движением он бросил Джогатену, бежавшему к мешкавшей жертве, оружие павшего брата Сагьяр Мазан. Крозиус арканум.
Рассекающие удары священного орудия полосовали броню лорда командора. Ярость и злость, бешенство и ненависть, всё переплелось в один гневный кровавый узел, обвивший руки Джогатена, повелевая легионеру продолжать, пока противник не захлебнётся собственной кровью. Музыка Драза Кантриера стихла, незаметно для Белого Шрама. Десантник продолжал бить зажатого в поверхности противника, пока не стало слишком поздно.
Джогатен поднял крозиус для последнего удара. Для кары за всех павших Белых Шрамов: Алжена и Даджая, Таргутая и Цинь Са. И Сыкрина. Все отдавшие свою жизнь ради судьбы V-го легиона стояли у Джогатена перед глазами. Вот оно — долгожданное искупление Сагьяр Мазан. Цель, дорога к которой была начертана кровью товарищей. Цель, к которой все они шли по трупам белокерамитовых братьев. Но решающий удар так и не был нанесён.
Крозиус упал наземь, вместе со сжимавшей его рукой. Джогатен взвыл от боли, словно пойманный в капкан волк. В его живот впился язык массивной боевой косы и одним неспешным движением её молчаливый владелец швырнул чогорийца в сторону. Сагьяр Мазан приземлился на живот, одновременно со взрывом последнего пустотного щита.
Эйдолон рухнул, всё ещё приходя в себя после канонады ударов Посланника Бури. Терминатор в безжизненной броне нехотя подал воину III-го легиона руку. Но Сын Фулгрима отмахнулся от непрошеной помощи.
– Мне не нужны эти подачки. – вставая, прошипел Эйдолон. – Особенно, от таких, как ты.
Терранец голубых кровей, ковыляя, навис над чогорийцем. Дитя Императора поднял голову Посланника Бури на свой уровень глаз, схватив его за белые, будто кристально чистый снег, волосы.
– Повтори ещё раз, псина. – стиснув зубы, приказал Эйдолон. – Кто я?
Будто неисправный, трескавшийся вокс, Джогатен прохрипел свой ответ:
– Ничтожество… – проронил одно слово Белый Шрам и плюнул Дитя Императора в лицо.
Тот мгновенно отпустил гриву Джогатена и отпрянул в отвращении. Однорукий легионер улыбался разбитыми, багряными зубами, прижимаясь лицом к луже крови на полу.
– Ах ты, тошнотворная тварь! – вскликнул Эйдолон, занося чарнабальскую саблю.
Но и этот удар не был совершён, а обида, которая направляла руку воина III-го легиона, исчезла вместе с ним, когда легионер растворился в свете телепорта.
В агоническом бреду, Джогатен увидел, как к нему полз Драз Кантриер, оставляя за собой кровавый след. Музыкант растерял на этом пути все свои аугментированные инструменты. Белый Шрам из последних сил смог перевернуться на спину и опереться о стену.
Джогатен моргнул лишь на мгновение, и музыкант исчез, а над Сагьяр Мазан склонился капеллан. Но дух был совсем другим, не тем призраком, терзавшем Белого Шрама в кошмарах. Сыкрин легко и непринуждённо улыбался. Чёрные капеллановы доспехи, будто излучали свет, маня бездонным мраком. Но Белый Шрам заметил, что свечение исходило не от доспехов. А от самого Сыкрина.
– Ты… – выдержал паузу призрак, возвращая брата на четыре года назад. Душа рыцаря Сагьяр Мазан вновь наполнилась виной. – Не виноват, Джогатен. – сказало видение.
– Не виноват? – задал вопрос пустоте воин V-го легиона.
– Мой лорд, вы ни в чём не виноваты. – растерявшись, ответил Драз Кантриер на заданный не ему вопрос. – Знаете, милорд… Хах… Я никогда не думал, что паду в битве бок о бок с Астартес.
– А что насчёт бок о бок с другом? – сдерживая крики разорванных сухожилий и поломанных костей, улыбнулся Джогатен.
– На это я могу пойти. – ответил Кантриер, ухмыльнувшись в ответ.
– Драз Кантриер, верно? Летописец, ставший музыкантом под проводом Сыкрина. – хрипел Белый Шрам, под взрывы палуб «Бури Мечей». – Что ж посмотри на меня, музыкант. Видимо, Эйдолон был прав. Я действительно бесчестный цепной пёс. Я предал братьев. Предал отца. Я не заслужил искупления…
– О нет, мой лорд. Вы далеко не бесчестный. – творение Гинса Найзера опустило голову на наплечник десантника. – Каждый из нас страдал. Поэтому мы не бесчестны. Ведь однажды наш общий с вами друг сказал, что…
Последнее слово размылось очередным взрывом. Драз Кантриер наклонил рот к уху легионера и прошептал сквозь боль последние слова, которые услышат запутанные коридоры «Бури Мечей»:
– Честь рождается в страданиях.