– Да будь ты проклят! – Отчаянный выкрик Зухры с жаром, как ядро из пушки после взрыва пороха, выкинутый ее нутром вслед Ахату, эхом отозвался в пустом чулане и вытолкнул его из дома.
За окном установились серые промозглые дни. Уже подтаявшие, повернутые к солнцу бока сугробов, почерневшие кучки навоза на дорогах присыпало беленьким снегом. Небо заволокло серыми ватными тучами, сквозь которые не мог пробиться ни один лучик солнца. Заснеженные вершины гор растворились в молочном тумане, которые полностью слились с низким небом.
Зухра ни с кем не разговаривала. Ее веретено, закатившееся под стол, тоскливо лежало на боку, взбитая шерсть на газете поникла. Лишь молча попьет она чай, сходит с кумганчиком с теплой водой во двор и снова, свернувшись калачиком, лежит на своей одноместной сетчатой койке, стоящей у голландской печи, как будто тяжело больна. Даже гуканье над ухом ее любимого внука, который где ползком, где перебежками подбирался к ней, не мог растопить ее безразличия. Сядет она временами, посмотрит невидящими глазами куда-то вдаль и шепчет про себя молитвы, судя по продолжительности – поминальные…
Этот неожиданный визит полностью вышиб ее из привычного размеренного и спокойного уклада жизни последних лет, когда многострадальная страна, уже подзабыв тяготы войны с фашистами – голод, разруху, большое всеобщее горе от потери родных и близких, – жила в радостном ожидании перемен к лучшему, ликовала от первых полетов героев-космонавтов страны. И хоть жила деревня еще при керосиновых лампах, еще старики по привычке драли лыко и плели лапти, и основным видом транспорта оставались лошади, но все новости по радио о грандиозных новостройках, большие портреты улыбающихся из передовиц газет космонавтов всеми воспринимались как уверенный шаг в светлое будущее. И вот, взбудораженные гостем, давно полузабытые воспоминания из далекого детства Зухры, прошедшего еще до Первой мировой войны, вспыхнули перед ней всеми яркими красками, и она окунулась в них, по-новому переживая полузабытое прошлое.
Глава I
Шакир
– Вставай, доченька, вставай! Поедем с тобой на мельницу, вставай… – так отец, ласково теребя и перебирая непослушные, плотные кудрявые волосы, в раннее утро будил Зухру.
Не дожидаясь долгих уговоров, шустро одевшись, она вышла в еще по-утреннему прохладный двор. Любила она, лениво потягиваясь, постоять на мокрых от росы досках крылечка, по-хозяйски оглядывая двор и окружающие дали. Во дворе, уже снаряженная в хомут, но еще не запряженная щипала травку у плетня их послушная, смирная кобыла. Ее маленький жеребенок, смешно подпрыгивая и всхрапывая, крутился вокруг матери, поминутно тычась в вымя. Телега уже загружена мешками с зерном, который они собрали с папой совсем недавно с пожелтевших к концу лета полевых наделов и обмолотили. Курицы, бестолково толкаясь, смешно перебегая друг за другом с места на место, непрерывно и недовольно кудахча, клюют просыпавшиеся зернышки. Жеребенок, наевшись, воинственно выгнув шею, носится за разбегающимися во все стороны курами.
Вдали, над рекой Мендым, курится туман, за ней виднеются гряды приподошвенных Уральских гор. Тогда в ее сознании они, далекие, покрытые тайной, казались источником всех напастей. Она думала, что все сказочные чудища обитают там в темных лесах и ущельях и прилетают к людям оттуда. И вся надежда была на самую высокую здесь гору Караульную. Говорят, в стародавние времена на ее вершине день и ночь дежурили караулы – с этой вершины видна окрестность на много верст вокруг, и приближение врага не заставало сельчан врасплох.
Папа, когда нужно было ехать за эти горы, готовился загодя, с особым пристрастием проверял конскую упряжь, колеса и всю тележную оснастку. Говорил, что на самых крутых спусках лошадь с них сползает, почти садясь, еле удерживая воз. Здесь же, на ровных степных мягких дорогах, телега катится, не встречая никаких преград.
Зухра, притворившись равнодушной, хитро скосила глаза сначала направо, затем налево, обшарила зорким взглядом все прощелины на плетне – за ними всегда посверкивали любопытные глаза соседских мальчишек Шакира и Ахата. Кто из них раньше увидит и заговорит с ней, было негласным мальчишеским состязанием. Зухра над ними только посмеивалась. С тех пор как она себя помнит, всегда они были вместе, хоть по характеру совсем разные. Ахат – упрямый, импульсивный, решительный, сильный, но немного тугодум. С округлыми темными глазами, темнокожий, он летом загорал до черноты. Когда он вобьет что-либо себе в голову или разозлится, то прет на обидчика, как бычок, его глаза наливаются кровью, он ничего не видит и не слышит. Шакир же, напротив, всегда задумчивый, рассудительный. Он был бледнокожим и светловолосым, сероглазым. В сравнении с Ахатом его рассудительность казалась старческой.