Ардил опустил сжатый кулак, и огонь погас.
На мостовой остались обгоревшие тела, гвардейцы изжарились в доспехах, а убийцы превратились в уголь, бесполезный даже для самого искусного некроманта. Двухэтажное здание, где ранее вроде бы располагался постоялый двор, сделалось грудой закопченных развалин. Оставшиеся в живых Серебряные Крылья, двое из тех, что ехали в арьергарде и благодаря этому уцелели, торопливо послали фыркающих лошадей вперед.
– Вы не пострадали, господин? – спросил один из них.
– Нет, чтобы мне облезть, – отозвался Ардил, борясь с клокочущим внутри гневом. – Поглядите, не осталось ли там кого в живых.
Эти ублюдки посмели поднять на него руку… на него, избранника Нового Бога, будущего повелителя мира… те, кто погиб сегодня – жалкие марионетки, они получили свое… но вот когда он доберется до тех, кто все это придумал, то тогда… он не любитель пыток и казней, но каждый в этом мире должен понять, что покушаться на хозяина Гардза себе дороже! Тот, кто противостоит ему, обязан будет сдаться, потерпеть поражение, поднять над своим логовом белый флаг!
– Они все сдохнут, будут умирать долго и страшно, – прошептал он.
Немного успокоившись, опустил руку к поясу, ощупал висевший там мешочек из коричневой замши. Тот опустел, стал почти в два раза меньше, чем в тот момент, когда Ардил выехал из замка, отправляясь на освящение едва достроенного Храма Бессмертных. Это значит, что половина спрятанных внутри кристаллов, позволяющих творить магию, обратились в черную пыль.
Эх, если бы можно было обходиться без них!
Увы, такое возможно лишь для бога.
– Двое дышат, господин! – крикнул один из гвардейцев, взобравшихся на груду черных руин, и Ардил удовлетворенно кивнул: раз враг жив, значит, «расскажет» все, что необходимо, даже если не будет в состоянии шевельнуть языком или проявит чудеса стойкости.
– Тащи его сюда, – велел он, слезая с коня и морщась от боли в бедре.
Да, рану не залечил, и, кстати, разрез на штанах остался – смотрится плохо.
Громыхнул откатившийся в сторону камень, затем еще один, Серебряные Крылья закряхтели, и из развалин оказался извлечен могучего сложения парень, одетый неброско и добротно, как средней руки приказчик. Вот только в руке его обнаружился сломанный арбалет, а на пальцах – мозоли, какие бывают лишь у того, кто давно и часто стреляет из этого оружия.
– Наемник, – сказал Ардил. – Сейчас мы узнаем, кто его хозяин. А ну-ка…
Он присел на корточки и приложил ладони к вискам раненого.
Вновь пережил раздвоение сознания, и изнанка расцвела перед глазами буйством смазанных красок. Теперь нужно отыскать здесь нужную дорогу, извлечь то, что спрятано в голове у арбалетчика, наделить плотью воспоминания, никуда не исчезнувшие, несмотря на то, что они давно похоронены в памяти, скрыты под ее слоями, растворены в темных водах прошлого.
То, что Ардил делал сейчас, не умел больше никто в этом мире.
Уроки Нового Бога наложились на невероятный талант его ученика…
Любое живое существо, если смотреть на него с изнанки – не более чем сгусток энергии, и копаться в нем ничуть не приятнее, чем в куче старого мусора. Здесь и желания, и обиды, и мечты, а и то, и другое, и третье редко бывает красивым, горечь неудач, обжигающая лава злорадства, игольчатые вихри неприязни и ледяные глыбы ненависти.
Ардил продирался сквозь все это, как путник через непогоду.
К тому моменту, как нащупал и извлек нужное, сам вспотел, счастье еще, что сумел ухватиться за последнее стремление, оставшееся в голове раненого – выцелить вон в того хлыща на лошади. На миг увидел себя со стороны – мелкий и тощий, копна светлых волос, пряди торчат, на треугольном и белом лице почти детское удивление, рот приоткрыт.
А затем он двинулся к корням этого стремления, к тому, что его породило.
Оказался за столом в полутемной комнате, судя по всему, в зале большого постоялого двора, разглядел сидящих на стульях мужчин, и услышал хриплый голос того из них, что был одет богаче других: «…помните, что вы имеете дело не с обычным человеком, что тот, кого называют Ардилом из Гардза, намного могущественнее, чем любой маг…».
Говоривший был высок, сед и коротко стрижен.
А на правой руке у него красовался перстень – массивный, золотой, с гербом в виде обвивающего палец дракона, что держит в пасти красный шарик небольшого рубина. Выговор с характерными шипящими интонациями намекал, что его обладатель родился на юге, между Романдо и долиной Кран-Рели, или хотя бы прожил в тех местах много-много лет.