Рассказ тетки потряс молодую девушку, и ее и без того уже распаленная ненависть к украинскому мужику, да и ко всему «русскому хамью» превратилась в остервенение. В девятнадцать лет Ирен Жабоклицкая вышла замуж за подающего большие надежды поручика Войска Польского Станислава Сосновского.
Брак оказался несчастливым, муж перешел на разведывательную работу и целые дни, а порой и ночи проводил на службе и нередко месяцами пропадал в командировках. Не прошло и четырех лет, как сердцем Ирен завладел англичанин. Их любовная связь началась в отсутствие мужа и длилась лишь два месяца, но изменила всю дальнейшую ее жизнь. Под «благотворным» влиянием любовника, который оказался капитаном Интеллидженс сервис, Ирен решила прославиться, как Мата Хари.
И вдруг к ней явился красивый молодой человек и от лица польской разведывательной службы передал соболезнования по поводу трагической кончины ее мужа, который «пал смертью храбрых при выполнении задания — убит при переходе границы из СССР». Вдова потеряла сознание, потом предалась такому отчаянию, что «настоящему мужчине» пришлось ее утешать до тех пор, пока они не очутились в объятиях друг друга.
Второй ее любовник, к ее ужасу, оказался «ненавистным хохлом», да еще бывшим петлюровским куренным атаманом. Но недаром говорят, что женщины служат тому обществу, какое создают для них мужчины, и потому спустя месяц Павел Очеретко под личиной есаула Войска Донского Михаила Гавриловича Скачкова выехал по заданию польской разведки со своей помощницей и фиктивной супругой Жабоклицкой-Сосновской-Скачковой и будущей, как она все еще надеялась, английской Мата Хари в королевство СХС, в маленький герцеговинский городок Билечу, где находился Донской кадетский корпус, с заданием: любой ценой раздобыть находящиеся у генерала Кучерова документы. Документы эти запрятаны в табакерке с двойным дном.
«Хорошо, что я заставила Мишеля подслушивать разговоры, которые вел Врангель. Удалось уловить хоть несколько фраз из его беседы с Павским. Аи да Ван Ваныч! Значит, охотимся мы за одним зверем! Непонятен только Берендс. Он сам хотел подслушивать? Что ему нужно? Какую игру ведет он?»
Разгуливая по тенистой липовой аллее и напевая песенку, Ирен Скачкова, агент английской, польской разведок, рассуждала сама с собою. И вдруг она насторожилась. В ворота крепости в сопровождении конных жандармов въехала почтовая повозка. Взглянув тревожно на крайнее окно на третьем этаже в правом крыле здания и увидев в нем «мужа», она подчеркнуто поправила рукой свои волосы раз, другой...
Фиктивный супруг, есаул Войска Донского, сделав неопределенный жест, отошел от окна, вышел из комнаты, тщательно заперев за собой дверь, и быстро спустился в бухгалтерию. Бухгалтер и машинистка, не поднимая головы, только кивнули в ответ на его приветствие, когда он, стремительно пересекая канцелярию, направлялся в кабинет генерала. Кучеров стоял у зарешеченного окна. Ответив кивком головы на поклон, он холодно процедил:
— А я, видимо, задумался и даже не слышал, как вы стучали.
Есаул понял намек, смешался и, глядя в землю, промямлил:
— Извините... пожалуйста, я не хотел... мне показалось... слух меня обманул... Если вы заняты, я сейчас уйду.
— Раз пришли, то уж садитесь, Михаил Гаврилович. Я вас слушаю, — сказал Кучеров, преодолевая физическое отвращение, которое он каждый раз испытывал при встречах с этим человеком, и жестом указал на кресло, стоявшее у дивана в глубине кабинета.
Но есаул, бросив на указанное кресло фуражку с белым чехлом, подошел к окну и, положив руку на стоящее неподалеку от несгораемого шкафа такое же кожаное кресло, сказал:
— Что-то мне душно. Разрешите устроиться здесь? Я на пять минут. У меня к вам просьба. Большая просьба...
— Пожалуйста, — усаживаясь за стол, сказал генерал. — Все, что от меня зависит, я готов...
— Дело в том, — уловив насмешку в голосе Кучерова, начал, заминаясь и подавляя гнев, мнимый есаул, — что мы с женой находимся в стесненном положении...
В этот миг в канцелярии громкий и веселый голос местного почтальона возвестил: — Добар дан! Пошта...
Мгновение спустя вошла машинистка Грация, протянула большой конверт с печатями:
— Пришли деньги, Петр Михайлович, спрячьте в кассу. А вот почта. — И начала аккуратно раскладывать газеты и письма.
Кучеров подошел к шкафу, набрал буквы шифра, вынул из кармана длинный ключ на цепочке, отворил тяжелую дверцу и сунул пакет на верхнюю полку. И тут Скачкова, который внимательно следил за всеми манипуляциями Кучерова, точно жаром обдало: на верхней полке в сейфе поблескивала черным лаком старинная табакерка из папье-маше. Чтобы скрыть волнение, есаул даже отвернулся, потом встал и не в силах совладать с голосом хрипло выдавил:
— Вижу, что вы, Петр Михайлович, заняты, извините. Если позволите, я зайду завтра.
— Сделайте одолжение, — сказал, усмехнувшись, генерал и подумал: «Увидел табакерку, узнал шифр, и в зобу дыханье сперло!»
«Наконец-то! Какая удача, хороший был ход! Шифр на этой неделе менять наверняка не будут, значит, в нашем распоряжении двое суток», — думал Скачков, спускаясь по лестнице на первый этаж. Выйдя во двор, он, сияющий, направился к идущей ему навстречу Ирен и радостно прошептал:
— Табакерка в кассе. Ключ к шифру звучит как женское имя: «Дина». — И тут же испуганно оглянулся.
— Дина по-латыни — сила. Это, конечно, хорошо, что мы узнали шифр. Но табакерка?! Не понимаю, как мог он тебе ее показать?
— В последнее время он переменился. Рассеян, чему-то улыбается, словно сто тысяч выиграл по лотерее. А то вдруг нахмурится, и ходит туча тучей, и смотрит волком. Тише!
К ним, улыбаясь, приближался полковник Павский.
— Подслушивает чертов Семимесячный! — тихонько пробормотал Скачков-Очеретко. Он терпеть не мог казаков, от которых ему крепко доставалось в детстве, ненавидел «кацапов», презирал поляков. Родился Павел в низовьях Дона. Отец его, священник Онисим Очеретко, был чистокровным украинцем, воспитывал сына в страхе божьем и уважении к властям предержащим. Но сыновья и дочери уже не слушали родителей. Павлик Очеретко самовольно ушел из семинарии и поступил в музыкальное училище. Началась война. Его взяли в школу прапорщиков, а оттуда отправили на фронт. В 1916 году он, раненный, попал в госпиталь, патронессой которого была императрица Александра Федоровна. Красивый поручик приглянулся одной из фрейлин ее величества и по выздоровлении был устроен сначала помощником, а потом капельмейстером при гарнизоне. А в 19-м уже куренным атаманом при батьке Петлюре разбойничал по Херсонщине и Таврии, в Галиции и на Волыни. Видно, это ему пришлось по вкусу, потому что, когда в 22-м году командир гайдамаков петлюровской «Железной дивизии» атаман Юрко Тютюнник двинулся из Польши с большим отрядом на Украину, среди них был и Павло Очеретко. Но Тютюнник не прошел и сотни километров, Красная Армия разгромила всю его орду, а сам атаман едва успел бежать за Збруч. Очеретко попал в плен, был судим и сослан на десять лет на Соловки. Там судьба свела его с тем самым связным английской разведки Батецом, который после свидания с Блаудисом был сражен могучим кулаком Ивана Попова и приплыл в лодке в руки красных.
К величайшему удивлению, Павло встретил в Соловках своего отца Онисима Очеретко, которого вместе с епископом Новочеркасским и несколькими священниками сослали за «возмущение народа против Советской власти». Павлу, как он считал сам, повезло. Вместо полуголодного пайка он перешел на иждивение отца, которому без конца слали посылки верующие казачки его прихода. Мало того, Павел подкармливал и своих дружков. И не без затаенной цели.
Одних он хотел использовать как опытных следопытов, знатоков Севера, других как будущих помощников, особенно интересен казался ему Батец, хотя в то время Павел Очеретко и понятия не имел о том, что этот маленький человечек обладал тайной, куда исчез резидент английской разведывательной сети Юго-Восточной Украины, Дона и Кубани.