Выбрать главу

— Ну, знаете! — вмешался начальник полиции, — у нас говорят: измена мужчины — плевок из окна; измена женщины — в окно!

— Вы совершенно правы, — закивал, улыбаясь, Берендс, — так смотрел на вещи и наш Отелло, есаул Скачков. Я не знаю, каковы были отношения между Ириной Львовной и покойным генералом, полагаю, что никакой близости между ними не было. Но Отелло думал иначе. Услышав отказ жены идти домой, он решает разделаться со своим соперником. Бежит в сарай, хватает топор и из засады убивает. А кровь, точно хмель, делает человека безумным, пробуждает в нем все низменные чувства. Кровь требует крови, жертвой должен быть новый соперник — Хованский! Все сделано в состоянии аффекта, доказательство тому брошенный на электростанции топор. Я видел, каков был есаул сегодня ночью.

Начальник полиции, слушавший весь этот монолог с видом скептика, при последней фразе насторожился. Поднял голову и убийца — Скачков-Очеретко. И даже в рыбьих глазах Павского мелькнула какая-то искорка. Все, затаив дыхание, слушали, что скажет Берендс дальше. Ирен сидела как мертвая.

— Около трех ночи я вышел в уборную и увидел в коридоре есаула. Чуть покачиваясь, он шел в ту же сторону одетый и, видимо, навеселе. В руках у него был вот этот пакет. — Берендс кивнул в сторону лежавшего на столе конверта. — Он зашел в дамскую уборную и даже не закрыл за собой двери. «Бывает, человек ошибается», — подумал я и хотел предупредить его. Но каково было мое удивление, когда увидел, что он стоит уже на умывальнике, открывает отдушину и сует в нее пакет. Чужие тайны меня не интересуют, поэтому я прикрыл дверь и пошел по своим делам. И сегодня в кабинете следователя я рассказал госпоже Скачковой то, что видел ночью.

Все взоры обратились на Ирен, а она полными ужаса глазами смотрела на мужа.

Есаул был мертвенно бледен. По всему его телу пробегала судорога, плечи опустились, руки бессильно повисли, видно было, что он едва стоит на ногах. Каждое слово Берендса как гвоздь вонзалось в мозг и болезненно тяжело укладывалось там игольчатым ежом, и в каждой его колючке были страх, тревога и отчаяние. Оглядев еще раз присутствующих и остановив взгляд на Ирен, сдавленным голосом произнес:

— Да, я убил, я ограбил! — Перевел мутный взгляд на Берендса и добавил: — Убил, ограбил, но сам уже не помню как, капитан Берендс прав, кровь ударила в голову. — Он замолчал, побледнел еще больше и схватился рукой за стол, чтобы не упасть.

— Суд, несомненно, учтет ваше чистосердечное признание, — сказал начальник полиции и дал знак, чтобы увели арестованного. Когда за ним закрылась дверь, Вуйкович обратился к присутствующим: — Господа, все ясно... Свидетели...

— Пачэму нэ выслушали свидэтэльницу? — напал было старик Гатуа.

— Все и так ясно, — перебил грузина Вуйкович.

— Господин комиссар, — тая под усами усмешку, вмешался чика Васо Хранич, — не можете ли вы ответить еще на вопрос: где улика номер два — платок?

Начальник полиции заерзал на кресле, сердито посмотрел на усатого следователя и буркнул:

— Он все напутал!

Берендс осклабился и, как китайский болванчик, закивал головой, а следователь пожал плечами и, уставясь в окно, подумал: «Черт бы вас драл, русские дела, лучше в них не вмешиваться!»

На том представление было окончено.

5

Вуйкович был доволен. Преступник обнаружен, деньги найдены, и все обошлось «без фокусов», как наказал господин министр.

Доволен был и генерал Перрет, что не разразились громкий политический скандал, шпионский заговор, которые могли закончиться снятием его с директорского поста. Боров боялся этого пуще всего, зная, как бедствуют многие генералы, по тем или иным причинам не допущенные к «именинному пирогу» главковерха.

Удовлетворен был и Мальцев. «Гадина убила гадину!» — твердил он про себя. Правда, какой-то червячок точил сердце, когда он вспоминал разговор с начальником полиции и те презрительные взгляды, которые тот на него бросал.

Успокоился и полковник Павский. «В конце концов не все ли равно, если еще одна разведка, кажется, немецкая (а к немцам полковник относился с уважением) узнает эту тайну». Павский дал сфотографировать документы Берендсу, тем более что полиция догадывалась, а может быть, и знала о его участии в этой операции, да и у машинистки в любой момент могли сдать нервы. Пришла в себя от испуга и Грация, потому что все кончилось благополучно. Она с благодарностью поглядывала на Берендса, этого доброго ангела, который выручил всех в трудную минуту.

Больше всех был доволен Людвиг Оскарович фон Берендс — и потому, что так удачно завершилась операция, благодаря которой он вновь войдет полноправным членом в «немецкую семью», и что поправит свои денежные дела, и, наконец, потому, что оправдалась еще раз его теория, в силу которой разведчик прежде всего должен быть умным, волевым, тонким психологом, глубоко понимающим человеческие отношения и слабости. Разведчик загребает жар чужими руками. Только глупец пачкает их в крови. Врага нужно не уничтожать, а заставить на себя работать. Классическим примером тому являлось нашумевшее в свое время дело австрийского полковника Редля, начальника отдела австро-венгерской разведки русского сектора.

В ту пору молодой лейтенант барон Людвиг Берендс выполнял серьезное задание — служил у Редля лакеем. Тогда он не был еще разведчиком с «двойным дном», его еще не завербовал шеф немецкой разведки — легендарный Николаи. Тогда он был еще зеленый.

Поняв на вечеринке у Гатуа, что ночью произойдут какие-то события, «старый волк», как именовал себя Берендс, решил действовать, следуя мудрой поговорке «На ловца и зверь бежит». Игра была опасная, это он понимал. Он уже видел: шла охота за важными документами, какими именно — он не знал, но чуял всем своим существом, что это обеспеченная жизнь. Он различал и охотников. Он недолюбливал есаула Скачкова — причиной тому была Ирен. Не симпатизировал и полковнику Павскому, который чем-то напоминал ему Редля. К Кучерову же проявлял какое-то сдержанно-доброжелательное любопытство. Неясной оставалась роль Хованского, а ко всему неясному, ускользающему из рук Берендс относился с враждебностью.

Ему захотелось уйти с вечеринки вслед за Скачковым и понаблюдать, куда он ускользает. Но Людвига Оскаровича остановило странное нервное поведение Ирен, и он ушел вслед за Хованским и Скачковой. Людвиг Оскарович видел, как они сидели на скамейке, и даже слышал их разговор. Ирен проводила Алексея за ворота и смотрела ему вслед, чтобы убедиться, что он ушел. Затем она торопливо побежала к себе, но вышла спустя несколько минут переодетая в черное платье и направилась к комнате Хованского. Тщетно провозившись над замком несколько минут, так и не открыв дверь, она подошла к двери квартиры Кучерова, отперла ее ключом и вошла внутрь. В первую минуту Берендс подумал: у Ирен с Петром Михайловичем любовное свидание, но, заглянув в замочную скважину, убедился в другом: она, вывернув из чемодана вещи, что-то ищет. «Документы?» — подумал Людвиг Оскарович, и тут как молния пронзила его мысль: «Скачков пошел на убийство! По его ожесточенному виду можно было догадаться. Бедный Кучеров». И тут же про себя добавил: «Пусть неудачник плачет! Я же, кажется, на верном пути». И терпеливо стал ждать дальнейших событий. Минут через пятнадцать-двадцать Ирен вышла, заперла дверь, спустилась с лестницы во двор и опять направилась за ворота. Притаившись у будки, где во времена Австро-Венгрии стоял часовой, он увидел, как Ирен нетерпеливо расхаживает у наружных ворот. Потом услышал за спиной крадущиеся шаги. Со стороны лазарета, откуда доносилась громкая соловьиная песня, шел высокий мужчина. Поначалу даже показалось, что это генерал Кучеров, но это был Павский. И хотя майская ночь была довольно светлая, Павский не заметил его. Полковника тоже интересовало, что делает за воротами Ирен. И в этот момент к ней подошел Скачков и хрипло прошептал: