Он, Петр, такому обороту дела был очень рад. О прибытии всех трех двоек из-за границы советские контрразведчики знали. Они очень тактично обошлись с Бережным, после разговора ему показали столицу, с ним обсудили подробно судьбу каждого из засланных на советскую территорию диверсантов, их планы и всю операцию по обезвреживанию этой группы. Бережному предстояло продолжать «игру», помочь советским чекистам разоружить людей Колкова, выявить их связи, явки, если таковые имеются. Операцию возглавлял понравившийся Бережному молодой лейтенант госбезопасности Николай Николаевич Романчук.
...Вечером Колков и Ольшевский закопали под дубом у реки Птичь походную утварь, гранаты и парабеллумы, утром они были уже в Мозыре, а спустя два дня расхаживали по Москве.
Теперь им предстояло в условленное время встретиться с группами, которым удастся перейти границу, а потом уже оседать в заранее намеченных пунктах и устраиваться на постоянную работу.
Но это было еще далеко не все. Польская Двуйка, снабдив их шифрами и кодами, требовала постоянной дачи сведений. Следовало обратить особое внимание на технику, новое оружие и, конечно, возможную мобилизацию. Предстояло провести небезопасную операцию под кодовым названием «Райзефибер» — встретиться с английским резидентом Блаудисом и выяснить окончательно, может ли он быть полезен разведке НТСНП.
В Москве Колков и Ольшевский не задержались. Колков знал, что жить надо на колесах. Но, купив свежий номер газеты «Труд», вдруг прочитал о том, что Германия 1 сентября напала на Польшу. В поезде, который вез Колкова и Ольшевского из Москвы в Воронеж, они узнали, что 3 сентября Англия и Франция объявили Германии войну. Международная обстановка резко обострилась. Советская Армия вступила на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии.
Колков и Ольшевский видели, как советские люди встревожились, как горячо обсуждали они международные события. Предчувствие какой-то мировой катастрофы не сходило с уст собеседников, где бы их ни встречали Колков и Ольшевский.
В Воронеже Колков встретился с ранее перешедшим границу Авчинниковым и взял его с собой.
В конце сентября Колков с Ольшевским и с Авчинниковым поехали на условленную встречу с Чепурновым, Дурново и Бережным. Колков снял большую комнату на шесть кроватей, но его удивило, как все были насторожены, испуганы, малоразговорчивы, не доверялись друг другу. Особенно изменился Чепурнов. Всегда веселый, с вечной улыбкой на лице, беззаботный, Саша превратился в мрачного, со злыми, бегающими глазами загнанного зверя. Он с утра заряжался водкой и грозил всем и вся. «Боится собственной тени», — жаловался на него Колкову напарник Василий Дурново, племянник небезызвестного министра внутренних дел Российской империи. — Не хочу иметь с ним дела! Не выношу его морды».
Всем предстояло вжиться, привыкнуть к городу и к советским людям. Обедали в столовых, а ужинали часто в ресторане. Однажды поздней ночью Колков и Авчинников возвращались из ресторана, где изрядно выпили. Пьяному Авчинникову пришло в голову пострелять из пистолета. Его стали отговаривать, но он вытащил маузер и выстрелил в воздух. Колков вспылил и сказал, что если это повторится, то он прикончит его на месте.
— Трус! Заячья душа! Чего испугался? Ха-ха! — пряча пистолет, зло захохотал Авчинников.
Придя домой, Авчинников разбудил Ольшевского и Бережного и с издевкой начал рассказывать, как перепугался «наш учитель, вождь и герой» Колков, и что он, Авчинников, просто испробовал в пустынной, глухой улице, как работает его маузер. Распалясь, он в лицо оскорблял Колкова.
Колков молча разделся, улегся в постель и с кажущимся спокойствием бросил:
— Заткнись! Не то худо будет...
Пьяный Авчинников, расхаживая по комнате, изливался площадной бранью. Колков вскочил с постели и ударом кулака в лицо сбил Авчинникова с ног и тут же, ни на кого не глядя, снова улегся в постель, отвернулся к стене и вскоре забылся тяжелым сном.
Утром все проснулись поздно. Погода еще с вечера испортилась. В окна бился ветер. Молча подымались с кроватей, не глядя друг на друга, позавтракали.
— Ну, я пошел, — буркнул Авчинников и зло захлопнул за собою дверь.
— Зна-а-ешь, — обращаясь к Колкову, начал Ольшевский, — этот сумасшедший ночью чуть тебя не за-а-а-стрелил. Я вырвал у н-н-него из рук пи-столет, тогда он кинулся к чемодану, сорвал крышку и до-о-стал бомбу, чтобы «взорвать всех ко всем чертям»! Идиот! Пора с нашим съездом кончать... — Он хотел еще что-то добавить и только махнул безнадежно рукой.
Колков хотел бежать на улицу и догонять Авчинникова, но был остановлен внимательным взглядом Бережного.
«Почему он так всегда на меня смотрит? — подумал Колков. — Самый из нас спокойный. Уверен в себе. А ему ведь пришлось тяжелее всех, пришел с боем».
Сев верхом на стул, он обратился к Ольшевскому:
— Ты прав, Кацо, нечего тут сидеть, сегодня все обсудим, а завтра разъедемся. У меня Бережному особое предложение. Бага, ты согласен проделать со мной одну операцию?
— Не знаю, сначала расскажи, — неторопливо заметил Петр и сел напротив него на кровать.
— Центр поручил мне важное дело, — начал многозначительно Колков и рассказал в общих чертах историю Блаудиса и о существующей, по словам Колкова, в Ейске тайной организации.
После долгих обсуждений решили в ближайшие дни выехать в Ейск и на месте отработать операцию досконально.
Потом заговорили о поведении Авчинникова.
— Он может выкинуть любой фортель, — заметил Ольшевский. — Предлагаю его обезоружить либо по-о-рвать с ним всякую связь. Пусть живет как хочет.
— Все мы связаны одной ниточкой, которую не оборвешь. Он слабовольный, может не выдержать, поставить под удар себя и нас. Бросать его нельзя, — сказал Бережной.
Колков удивленно посмотрел на Багу и подумал: «А ведь он толковый мужик!»
— Черт меня дернул встретиться с ним в Воронеже! Но он просил меня об этом в Варшаве. Сердце чуяло, просто шептало: «Подальше от этих «жоржиков».
После обеда все шестеро собрались в этой же комнате. Последним явился Чепурнов. Он был навеселе. Подойдя к столу, постучал карандашом по графину, окинул взглядом присутствующих и с пьяной улыбкой начал:
— Господа! Единомышленники! Объявляю заседание «Торговой фирмы Даковского» открытым!.. — На него зацыкали, и он плюхнулся на кровать.
— Ребята! — Колков сел на председательское место. — Прошлый раз мы обсуждали, каково должно быть содержание наших листовок к гражданам Советского Союза. Мы пришли к заключению, что название НТСНП здесь не звучит и не может привлечь широкие массы...
— Хе-хе! Широчайшие... — пьяно из кровати вставил Чепурнов.
— Наша организация по предложению Александра Георгиевича, — Авчинников насмешливо покосился в сторону Колкова, — впредь будет называться не НТСНП, а ВТС, то бишь Всероссийским трудовым союзом, к нам хлынут прежде всего большевики и чекисты.
Все фыркнули.
Колков набычился и стиснул зубы.
— Да ты не сердись, — пьяно мычал из постели Чепурнов. — Какие уж там широкие массы? Одного человека до сих пор не сумели залучить! Как бы выпустить хоть одну листовку, так сказать, наш манифест. А от кого сей манифест, неизвестно.
— Почему неизвестно? — вступил в разговор Ольшевский, — Всероссийский т-т-тру-у-удовой.
— Бред какой-то! Мы пришли бороться с большевиками, а не союз с ними заключать. Надо пускать в ход оружие. Война началась, — сказал Чепурнов.