— Ой, что это он? — засмеялась женщина с ребенком.
Старуха ответила ей:
— Чудит…
— Вы приехали, счастье мое, вернулись!.. — говорит молодой человек, отряхивая штанину. — А мы ведь с маменькой с тех пор все ждем вас и ждем… Пойдемте скорее к маменьке!..
— Стоп! — кричит человек в белой панаме. — Таня, слезы! Улыбка сквозь слезы. — И подходит к артистам. — Пальчики нужно ломать от радости и от жалости, Таня!
— А что, — спрашивает мужчина в фуражке лесника, — слезы у них настоящие или слюнями мажут?
Но ему никто не отвечает. Надо поглядеть, прежде чем отвечать.
А к ограждению всё новые люди подходят.
Кто-то Ксеню трогает за плечо. Оглядывается — Толик. Ах да, ведь Толик! Мама, магазин, практика! Толик спрашивает:
— Идешь?
Идет, конечно! Вот только в магазин сбегает. И немножко еще посмотрит. Налево посмотрит, направо посмотрит… На все ведь интересно смотреть. Вот монахи, что они будут делать? А полная дама купит мясо у мясника или нет? А Таня заплачет?
— Грядку тебе занимать? — спрашивает Толик.
Конечно занимать.
— Ты недолго?
Конечно она недолго. Долго-то ей зачем.
— Гляди, гляди, плачет!.. Ах ты, шельма! — улыбается почтальон.
— Да больно ты видишь, — не верит ему лесник. А сам вытягивает шею, вглядывается.
— Нет, правда, слеза блистает! Вот! А ты говоришь — вымысел!
— Плачет… — вздыхают в толпе. — Ну и слава богу.
Ксеня оглядывается. Но Толика уже нет. Исчез Толик.
— Стоп! — кричит человек в белой панаме — режиссер. — Извозчик, вы проезжаете слишком быстро! Софья Марковна, общий план!
Ксеня глядит на молодого человека в цилиндре. Он снимает цилиндр и становится совсем молодым.
— Надо же, — говорит учительница, — какие юные актеры.
Он подходит совсем близко. Глядит на толпу. На учительницу начальных классов. На почтальона. Потом на Ксеню. Снова на почтальона. Снова на Ксеню. На Ксеню. Опять на Ксеню.
А она на него.
Он расстегивает сюртук и вытирает платком шею. И глядит на Ксеню.
А она на него.
— Замаялся ты, мужик, — говорит лесник и вытирает лицо.
Молодой человек смеется:
— Так ведь и вам не легче!..
И смотрит на Ксеню.
— Сережа! — кричит загорелая женщина в мегафон.
Это его зовут.
— Таня!
Это ее зовут.
Возле киносъемочной тележки сходятся трое: Таня, Сережа и режиссер. О чем они говорят, вот бы послушать.
— А где же провизию продают? — обиженно спрашивает лесник.
Ему отвечают:
— А на задах с лотков.
С лотков. Провизию. Ах да, булки, маргарину, килограмм макарон! Мама, Толик… Что еще?.. Практика!
— Девушка, — говорит в мегафон загорелая женщина, — девушка, подойдите ко мне.
Двадцать минут нужно на магазин… Это какой-то там девушке… Пять минут, чтобы добежать до дому, Двадцать минут до совхоза…
— Девушка в красном платье, я вам говорю!..
Да чего она не идет-то… Сорок пять минут опоздания…
Ксеню подталкивают.
— Тебя ж просят, — говорит почтальон. — Иди уж.
— Меня?..
— Да! Да!
Ксеня лезет под веревку. Проходит несколько шагов и оглядывается на своих, с кем стояла.
Учительница ей машет. Почтальон машет. Лесник машет.
— Ну, иди же, иди!..
Она и пошла.
Навстречу загорелой женщине в бумажном шлеме. Навстречу Сереже и Тане. Всем этим людям в костюмах. Еще неизвестно, кто они на самом деле. Цыганка не цыганка. Монах не монах.
Загорелая женщина обнимает ее за плечи. Она показывает ее режиссеру, Тане, Сереже. И говорит:
— Нет, какова!..
Вот именно. Нет, какова ты, Ксеня! Вместо магазина, вместо практики куда ты идешь?
Ты идешь в школу. Но не учиться. Школа на ремонте. Окна у нее раскрыты. А в вестибюле меловые следы.
Там, в ученической раздевалке, костюмерная. Тебе поверх твоего платья надевают красный сарафан.
Тебе — тебя показывают в зеркало. Софья Марковна и костюмерши говорят про тебя:
— Хороша-а!..
Хороша ты, Ксеня.
Тебя ведут в кабинет директора. Но не к директору. Директора нет, он в отпуске. А в его кабинете сидит, разложив газету, гример. Он говорит:
— Увольте, ей совсем не нужно грима!
Это тоже про тебя.
Потом тебя выводят на площадь. Сарафан мешает идти. Руки тяжелые. Голова как не своя.
— Вот вам и Ксения, — говорит Софья Марковна.
— Неужели такие еще сохранились? — улыбается Таня.
— Как Марфута, — говорит Сережа. — Я ее сразу заметил.
Неужели и это про тебя?
— Неправда, — говорит Софья Марковна. — Не Марфута, а Марфинька.