— Ну, валяйте! Объясняйте!
Выдержав паузу, точно бы давая понять, что гнев начальства достиг цели, Новосельцев вздохнул:
— Говорил, что реально складывается…
— Реально! — вдруг снова возразил Потапов, но спокойнее, и повернул голову к Степичеву. — А у нас есть сведения: интересуются, как добывается свинец, сколько. И нельзя ли совершить диверсию… Так?
Степичев кивнул утвердительно — рассыпавшиеся на стороны жесткие волосы взмахнулись двумя крыльями.
— Поднимал дела ваши, предвоенные… Любо-дорого! Работали, контру обезвреживали. Н-да… — словно бы подвел итог Потапов, замкнулся; тишина как-то сразу угнездилась в строгом кабинете, и Новосельцев вдруг с тонким звоном, вступившим в уши, ощутил удушливость, будто его зажали в узкой, тесной клетке; спазм пресек дыхание, и он испугался: галлюцинации? Или чувствуешь опасность, ловушку в поведении Потапова, Степичева? А может, и верно: пуганая ворона каждого куста страшится? В конце концов ругнул себя, беря в руки, взглянул на Потапова, боковым зрением отметил и Степичева. Сидели оба спокойно, даже показалось — естественное огорчение отражалось на лицах обоих: боксерские крутые плечи Потапова, обтянутые коверкотовой гимнастеркой, расслабленно опущены, светловатые стрельчатые брови супятся; Степичев больше закаменел, лицо — равнодушное. У Новосельцева отлегло от сердца — вроде бы не заметили его испуга, и он, подбирая слова и выражения, стал пояснять, что и как делается…
Показалось, что он уже долго говорил, подумал, что пора завершаться, иначе прервут, ему и пришла мысль, козырная, как он оценил; и, смело взглянув на Потапова, потер пальцами словно бы внезапно зачесавшийся шрам — ничего, трусить тоже ни к чему! — сказал:
— Заключая, товарищ начальник управления, хочу подчеркнуть: горотдел максимально прилагает усилия. Вот и думаю: не та среда, не та питательная почва для контры в Свинцовогорске… — У Новосельцева от напряжения льдисто налились глаза, он весь поджался, отметил пристальный и вроде даже потеплевший взгляд Степичева и, будто смущаясь этого своего непрошеного проявления, обмякая, добавил: — Да вы сами подтвердили: хорошо расчищали перед войной, повыдрали корчи, пни…
— Ладно порохом-то вспыхивать! — перебил Потапов, явно стремясь к благодушному разрешению конфликта, и Новосельцев порадовался, что удалось высечь у себя эту вспышку. — Ишь, горяч! Иноходец прямо! — продолжал Потапов, щурясь и повернувшись к Степичеву. — Но проколы-то были тогда, и палки перегибали… Все было! Так что объективности ради неплохо бы помнить, а? Кстати, успели проинформировать горотдел о полученной шифровке из наркомата?
— Сегодня разослали письменные указания об этой птице… Нацелены люди, товарищ начальник, изучить историю вопроса. Уже есть кое-что, материалы, документы. Обнаружена газета «Патриот Отечества» с любопытной хроникой о расстреле дезертиров в армии Колчака…
— Ну, это после… — остановил Потапов и положил руки на кромку стола, сказал: — С докладом, Новосельцев, разберемся, устные ваши объяснения тоже примем к сведению… — И вдруг подался всем корпусом вперед, остро, не мигая, уставился, холодновато-перламутровыми переливами отыграли глаза. Почудилось: сжатая, будто для прыжка, поза — Потапов сейчас встанет, так же спокойно скажет: «Вы арестованы». Словно бы кто-то стянул нервы в один узел, и у Новосельцева мелькнуло: «Тогда два выстрела — и в окно, а там что будет…» Но переливы в глазах Потапова улеглись, и он спросил: — А чего ж молчите — о Злоказовой ни звука? Приехала — и ладно? Может оказаться интересным! Или еще ничего не знает начальник горотдела?
Трудно, одеревенелым языком Новосельцев еле повернул во рту:
— Знаю… Вчера Шестопалов беседовал. Подключился и сам. Интересного мало — не человек она… Эпилепсия. Падучая…
— Ты чего это? Вдруг — бледен? Заболел? — участливо спросил Потапов.
— Озноб чувствую… — нашелся Новосельцев. — Дорога, наверное, будь неладна, — прохватило.
— Так в поликлинику давай!
— Домой поеду, товарищ начальник, дома и стены… известно!
Зазвонил телефон, и Потапов снял трубку с высокой вилки, сказав «да», выслушал кого-то, после, подняв взгляд на Степичева, не прикрывая микрофона, произнес:
— Иди, ждут.
Когда Степичев вышел из кабинета, начальник управления слушал еще недолго, склонив крупную голову, уставившись в стол с брезгливым выражением, будто видел на нем, не заваленном бумагами, что-то такое, что было ему неприятно, однако отвести глаза не мог; наконец сказал» пересиливая ту, верно, внезапно свалившуюся неприятность: