— Да, — бесцеремонно возразила Жулия и ее поцеловала.
Рука служанки змеей скользнула в воду, раздвинула колени госпожи, коснулась ее тела в самом чувствительном и беззащитном месте. Не мужское касание — женское, знающее, притворно робкое, а на самом деле искусно дразнящее. Никто еще не трогал Северину подобным образом, и ей почудилось, что сквозь ее тело Жулия ласкает саму себя.
"Она не мужчина, она не мужчина", — бесконечно повторяла себе Северина. Но она так устала от того, что мужчинам дорога в ее постель была заказана…
Жулия оторвалась от нее, облизнула губы, глаза подернулись поволокой. Она расстегнула пуговицы на своем сером форменном платье, оголила плечи одно за другим, вытянула из рукавов острые локти. Улыбнулась, двинула ткань вниз по груди. Соски стояли, над правым виднелась темная родинка. Северина коснулась ее мокрым пальцем, размышляя, не снится ли ей происходящее.
— Я могу войти в одну воду с вами, госпожа?
Северина как-то неопределенно кивнула. Жулия поднялась с колен, спустила платье по талии до самого низа. Живот у нее был плоский, на бедрах выступали косточки. Она подняла ногу, чтобы перешагнуть бортик ванны, на миг открыв Северине то, что скрывалось среди спутанных и мягких ржавых волос.
"Она не мужчина. Определенно".
Они снова поцеловались в мыльной ароматной пене, сначала едва трогая груди друг друга, потом начиная ласкать их все яростнее. Опытные руки против неуверенных, оливковая кожа на контрасте с мраморно-белой, ржавые волосы и черные, как ночь. Северина с удивлением узнавала, каковы женщины на ощупь. Мягкие, нежные, так что боишься поранить. Почему мужчины никогда не боятся этого, когда врезаются в женские тела? Или боятся? Откуда, проклятый темный бог, ей это знать? Она почти забыла даже майстера Ингера.
Она распахнула ноги и потерлась о бедро Жулии, позволяя ей делать то же самое со своим бедром. Теперь они уже сцепились, как две лесные кошки, постанывая, вскрикивая, извиваясь в воде друг на друге. Пальцы Жулии, тонкие, ловкие, проникли ей внутрь. Несколько толчков — ох, пресвятой светлый бог, как же это похоже на мужчину, — и тело Северины взорвалось оргазмом. Она выгнулась, закричала: стыдливо, с навернувшимися слезинками в уголках глаз, и тут же обмякла.
— Госпожа, моя госпожа, — шептала ей хромоножка, — не плачьте, госпожа… я хотела, чтобы вы улыбнулись… пойдемте, я вас уложу.
Северина встала из воды, потоки текли по ее телу, не удовлетворенному, а лишь распаленному первой сладкой разрядкой. Так обычно хочется пить после долгих мучений от жажды — еще и еще, пока не достигнешь крайнего предела насыщения. Тончайшее полотенце показалось жестким наждаком на коже. Жулия без тени стеснения вытерлась после хозяйки, бросила его на пол, взяла ее за руки.
— Идем, госпожа. Моя хорошенькая, красивая госпожа…
Они вошли в темную спальню, ступая босыми ногами по ковру. После горячей ванны здесь ощущался холод, как на вершине дарданийской горы. "А я еще хотела уйти в послушницы, — вяло подумала Северина и мысленно покачала головой, — Ян прав, я даже сама с собой не могу справиться". Она обхватила себя руками и задрожала. Жулия откинула покрывало, обняла ее за талию. В постель они рухнули вместе. Сразу вновь стало жарко. Жадные ладони ласкали Северине грудь, влажный рот терзал ее соски. Совсем, совсем ничего не видно вокруг. За окном идет снег, и дороги закрыты, и у нее никогда не будет любовников.
Она раздвинула бедра, влажные, липкие, и ощутила, как чужие мягкие губы ласкают ее там. Язык щекотал, пальцы обводили контур мокрых складок, иногда срываясь и проникая между них в жаждущую, истекающую соком глубину.
— Госпожа, моя добрая госпожа…
Северина запустила руки в растрепанные ржавые волосы и стиснула их, грубо, как делает мужчина, когда его удовлетворяет ртом женщина, и умоляла, кажется, вслух, чтобы это блаженство никогда не кончалось.
Потом, многими часами позже, на границе между ночью и очередным зимним рассветом, Жулия бесстыдно приникла к ее плечу, лежа вместе с ней на сбитых простынях. Изгиб оливковых бедер смутно читался в неверном свете наступающего дня.
— Я люблю вас, госпожа, — прошептала она и тут же уснула.
"Она меня любит".
По прихоти богов — и по заветному желанию Северины — снегопад длился еще два дня. Целых два дня, каждую минуту из которых она была так счастлива, как мало когда в своей жизни. Неизвестно, кто же сжалился над ней, светлый или темный, но Северина склонялась ко второму варианту.