— Заткнись, Ян, — нежно прошептала она.
— А некоторый период воздержания все же был, так как я дал обещание, — упрямо продолжил он, скидывая брюки.
— Я кончу быстрее, вот увидишь, — пообещала Северина, наполняясь изнутри невероятным теплом. Она даже не думала, что он сдержит ту клятву, которую сам же и дал ей на балконе праздничного зала. Клятву, которую она никогда не просила его хранить…
В полумраке, разбавленном лишь пламенем потрескивающего камина, Ян опустился на нее, впился губами в шею, обхватил за плечи — она выгнулась в его руках, стиснув коленями его бока. Приласкал грудь — она застонала, шире разводя бедра под ним. Слишком хорошо, слишком сладко, чтобы поверить, что это правда, но они оба так долго ждали этого, лелеяли эти мечты за краткими взглядами и ничего не значащими словами, которыми перебрасывались, будучи двумя близкими наместнику людьми. Но теперь они стали просто мужчиной и женщиной, Северина не сомневалась в этом. Ян скользнул в нее почти сразу, уверенно, но бережно, как раз так, как она и хотела. Задвигался — по влажной спине ходили мускулы. Прошептал сдавленно между рывками:
— Прости, поспешил…
— Нет. Хорошо. Хорошо, — в подтверждение своих слов Северина даже запустила ногти в его ягодицы.
Она подавалась ему навстречу, пока жадные мужские руки гладили ее талию, и бедра, и плечи, а пальцы впивались в ее затылок, чтобы мужской рот мог удобнее накрыть ее губы. Она горела для него так, как он и хотел, неистово гудящим, но ровным пламенем. Умирала от наслаждения, покрывалась мурашками после каждого взрыва удовольствия, которые под умелыми движениями Яна шли один за другим, лишь чередуясь в интенсивности, вбирала в себя его взрывы, горячие тугие удары семени в глубине тела и хриплые стоны. Он взял ее два раза подряд, а затем они моментально уснули, вымотанные до предела. И проснулись через некоторое время, чтобы продолжить.
И ни разу, ни на секунду в том силуэте, что видела над собой, Северине не захотелось рассмотреть несколько иные очертания.
Цирховия
Шестнадцать лет со дня затмения
На этот раз уличных пришло слишком много. Стоило бы задуматься, когда рябой Тим плюнул ему под ноги и предложил встретиться не у площади трех рынков, как обычно, а на пустыре за речными доками. Место удаленное, глухое и неосвещенное в час, когда солнце тонуло за деревьями, небо становилось пурпурным, а земля — серой. Но у Криса чесались кулаки, и казалось, что задуматься хоть на секунду означает струсить. А он — не трус.
Не как тот мальчик, которого они избили. Толстый и низенький майстр, любимый раскормленный сын какого-то промышленника, он рыдал, сидя на траве возле здания школы и подставив ладошку к подбородку, а из его носа и рта в нее капала кровь. Вокруг него охали и хлопотали взрослые, кто-то грозился бежать в полицию, кто-то взывал к справедливости светлого бога, кто-то сетовал, что учебный год только начался, а "инцидент" уже случился. Всего-то один удар, подумал Крис, наблюдая за происходящим. Один удар, но меткий, и потом они убежали. Он подошел и дал мальчику монету, но тот лишь покачал головой и не перестал рыдать. Монеты срабатывали не со всеми.
И вот теперь уличных пришло много. Человек десять, и четверо из них — взрослые увальни с битами. Рябой Тим и его банда вооружились кастетами и ножами. Все они, оборванные и грязные, с подбитыми в частых стычках глазами и желтыми зубами походили на стаю диких псов. С Крисом явились лишь двое друзей. У них тоже имелись ножи, но…
— Их слишком много, — сказал Хорус, стоявший чуть позади и правее от него.
— Мы их уложим, — пообещал Крис и услышал, как шелестят пятки этих двоих по примятой сухой траве.
Ему не требовалось оборачиваться, чтобы убедиться, что они убежали. Хорус и тот, другой. Не друзья, а одно название. Хотя… что с них взять? За лето многое поменялось: его друзья, его сестра, его отец и его мать. Он остался один. Не только здесь, на пустыре за доками, а вообще.
Рябая рожа Тима сияла торжеством.
— Драпай, сахерок, — крикнул он на своем жутком наречии, поигрывая кастетом. — А то мы тыбе наваляем. Твои сладкие прыятели это уже понялы.
Крис обвел их всех взглядом. Ветер с реки пах тиной и рыбой, напоминая своей прохладой, что скоро сентябрь окончательно лишится обманчивого тепла. По его коже побежали мурашки. Не от страха, с легкой улыбкой заметил он про себя. От сырости и бешеного, упоительного адреналина, прыснувшего в кровь. Его сердце пело в предвкушении боя. Он принял решение и стянул футболку через голову.