Алан наклонился, пытаясь разглядеть в глазах Димитрия хоть какую-то искорку воодушевления, но наткнулся лишь на равнодушие и скривился.
— Потом мы подстроим смерть канцлера. Этот шаг мы с ведьмами возьмем на себя. Обставим, как несчастный случай, который еще долго будут оплакивать в народе. Заодно и численность аристократии слегка проредим, давно пора. А потом мы просто придем в парламент, — он сделал резкое хватающее движение ладонью, — и возьмем все, что нам причитается.
— Я подумаю.
Алан скрипнул зубами и отошел, его кулаки сжались.
— Ну что тут еще можно обдумывать? — выпалил он.
— Мое желание напрягаться, — спокойно ответил Димитрий. — Раз уж все завязано на мне, предпочту не торопиться с решением.
Алан выдохнул и расслабил руки.
— Оставьте нас на секунду, — обратился он к женщинам и Яну. — Могу я пару слов сказать брату наедине?
Те переглянулись и пожали плечами. Раздался шелест длинных юбок, перестук каблучков, и через полминуты Ян аккуратно прикрыл за всеми двери с наружной стороны. В тот же миг Алан вскинул руку и щелкнул пальцами. Димитрий замер как был, его глаза заволокло черной пеленой. Его брат деловито засучил рукав, уже не сдерживая гримасу злости. Подобрав с пола осколок, он порезал себе большой палец.
— Моя мать была слишком добра к тебе, — свистящим от ненависти шепотом проговорил он, отклоняя голову Димитрия, чтобы было удобнее добраться до его шеи, — но я таким добреньким не буду. Считаешь себя достаточно сильным, чтобы сопротивляться нам? Позволяешь себе смеяться мне в лицо и "думать" над моим предложением? Слишком чистый, чтобы марать вместе со мной руки?
Алан умолк ненадолго, старательно выписывая на коже брата нужные символы, бросил несколько слов на древнем языке, а потом наклонился к уху Димитрия:
— Я хочу, чтобы ты сделал что-то, после чего уже никогда не сможешь жить, как раньше, и считать себя правым. Что-то по-настоящему ужасное и непостижимое даже твоему рассудку. Пусть тебя накроют ненависть к себе и отвращение настолько мощные, насколько хватит моей силы. А я очень силен, брат. Я хочу, чтобы твоя семья, наконец, была уничтожена. И тогда ты придешь ко мне и сделаешь все, что потребуется.
Он отошел, вынул из кармана платок, тщательно вытер кровь с пальца, уничтожив все следы своего преступления. Злость и ненависть тоже исчезли с его лица, уступив место хорошему настроению.
— Покоя он хочет.
Алан насмешливо фыркнул и щелкнул пальцами. Глаза Димитрия просветлели, и он встряхнулся, будто очнувшись от долгих размышлений.
— В общем, подумай, брат, — улыбнулся ему Алан. — Ты ведь внимательно слушал все, что я сказал?
— Да… — неуверенно ответил тот, поморщился и прижал стиснутый кулак к виску.
— Ну вот и хорошо. Тогда до скорых встреч.
И с этими словами, гордо подняв голову и заложив руки за спину, человек в черном вышел за дверь, оставив Димитрия в одиночестве.
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
В резиденции канцлера с давних пор было принято давать роскошный прием по случаю старта двухнедельных празднеств, предшествующих началу зимы и дню восхождения светлого бога. К этому времени в Цирховию только-только прокрадывались первые морозы, ночами срывался снежок, а дети уже предвкушали настоящее раздолье, катание на санках и коньках и битвы ледяных крепостей. Впереди их ждали костюмированные представления заезжих артистов и горы сладостей, которые будут раздавать на улицах, когда из темпла светлого понесут в народ вылепленные из крашеной глины фигуры святых. А еще каждый сможет приложиться к статуям и загадать сокровенное желание на грядущий год.
Заняв трон, наместник не стал нарушать традицию несмотря на то, что с некоторых пор эта дата совпадала с годовщиной печальных событий — гибели семьи канцлера и многих аристократов. Заразившись от правителя равнодушным отношением к прошлому, в его дом стекался весь цвет состоятельного населения столицы, чтобы повеселиться от души. В огромном зале для приемов жарко разжигали оба камина, чтобы гости могли насладиться теплом, подавали им лучшие закуски и напитки, развлекали игрой самых искусных музыкантов и выступлениями самых лучших танцовщиц. В воздухе витали ароматы дорогих духов и сигар, звучал звонкий женский смех, и щедро раздавались неискренние комплименты.