Как мог брат так предать ее? Зачем окрылил, заставил поверить в исполнение любых желаний, подбивал сопротивляться родительской воле? Да, предал, потому что превратил их близость в больное влечение, их только-только зарождающееся душевное тепло и доверие друг к другу — во что-то грязное и мерзкое. Эльза и себя ощущала грязной и мерзкой и корила за то, что спровоцировала его. Родители были правы, что запирали Димитрия с рождения. С самого начала они понимали, что в нем нет надежды на исправление и дальше станет только хуже. В нем нет добра, нет света, нет даже намека на что-то хорошее, и все, к чему он прикасается, становится испорченным. Эльза, конечно, сама виновата, что тянулась к нему. Родители видели его насквозь, а она — нет. Она жалела его и любила сестринской любовью и искренне хотела помочь, а он прикоснулся к ней так, как никогда не касался даже Алекс… забыть бы это, да не получается.
Отцу она ничего не сказала. Молчала и пожимала плечами в ответ на все расспросы. Она не знает, зачем Димитрий явился домой. Она не слышала, что брат делал и с кем разговаривал. Признаться бы, пожаловаться хоть матери, чтобы утешила, чтобы объяснила, почему так и есть ли здесь вина самой Эльзы, поделиться хоть с кем-нибудь моментом, который без конца крутится в голове и мешает спать. Ведь бывает же с дурными снами — расскажешь и больше не страшно…
Тогда Эльза попробовала открыться тому, кому доверяла больше всех. Кристоф все чаще пропадал где-то, но поговорить охотно согласился.
— Это из-за Димитрия, — робко начала она и замялась, подбирая слова.
— А что с ним? — удивился брат. — Слуги шепчутся, что видели кровь на полу. А ты знаешь, что тут было?
— Нет, — Эльза, и правда, не видела, что творилось в соседней комнате. Только слышала. Крики Димитрия, глухие удары и снова крики, а затем, после продолжительной паузы, низкий, хриплый, чужой смех, в котором с трудом угадывался голос брата. Тогда она едва ли могла пошевелиться, каждую секунду опасаясь, что он вернется к ней. — Димитрий… он меня пугает…
— Он всех пугает, Эль, — хмыкнул брат и потрепал ее по плечу. — Даже нашего отца. Даже рыночных. Ты слыхала хоть раз, что про него говорят за площадью трех рынков?
Крис принялся пересказывать ей сплетни, а Эльза смотрела в его лицо и слышала только восхищение старшим братом. Могла ли она вмиг разрушить этот идеал своим признанием? Окунуть ее обожаемого близнеца-братишку в неприглядную реальность, как Димитрий поступил с ней самой? Нет, не могла, потому что на собственной шкуре поняла, как это больно — разочаровываться в том, кого любишь.
Больше Эльза никому не сказала ни слова.
Вселенная продолжала вращаться вокруг, но Эльза не видела смысла пинать шестеренки. Чего доброго сунешь палец — отхватит полруки. У нее, конечно, оставался Алекс, но как им теперь быть вместе? Она не знала.
А потом Северина сообщила, что Алекс никогда ее, Эльзу, по-настоящему и не любил.
Нет, сначала подруга все скрывала. Берегла ее от разочарований, словно хрупкую вещь — от тряски. Видимо, что-то в Эльзе и в самом деле надкололось, потому что после визита Димитрия и ее последующего погружения в себя даже Виттор сменил гнев на некоторую милость и разрешил Северине приходить. Тюремщика, правда, пока не снял, но хоть какой-то отдушине его дочь порадовалась. После долгой разлуки она поняла, что тосковала и по Северине тоже. Подруга поддержала Эльзу, заверила, что все хорошо, что Алекс не так уж и пострадал, а врачи быстренько поставили его на ноги и уже отправляют домой.
Эльза выдохнула с облегчением, ей казалось, что отец не жалел сил, выбивая из ее парня дух. Возможно, так почудилось от страха и волнения. Если Алекс быстро поправился, значит, увечья были несерьезными. Может, не такой уж папа и монстр? Правда, выходить на связь Алекс не торопился. Эльза слала и слала ему записки через Северину, писала слова поддержки и любви и осознанно пустые, но все же обещания, что никто их не разлучит, спрашивала, не обижается ли, и просила прощения за отца. Сначала подруга объясняла ответное молчание тем, что у Алекса болит рука, поэтому он не может писать, и успокаивала, что скоро откликнется. Но затем Эльза стала подозревать недоброе.
— Ты врешь мне, да? — приперла она Северину к стенке во время очередного визита.
Та села на подоконник, покачала ногой и отвела глаза.
— Я не со зла, Эль. Поверь, я не хотела ничего плохого, — протянула она и мучительно покраснела.
Эльзу кольнуло предчувствие.
— Расскажи все, как есть.
— Крис мне поведал по секрету, что ты вены резала… — Северина посмотрела на нее круглыми испуганными глазами, — я не прощу себе, если буду виновата…