Димитрий явно старался повлиять на Алекса своей властью альфы, Эльза видела, с каким усилием ее любимому приходится этому влиянию противостоять, но он все равно бросался вперед, отталкивая брата от нее как можно дальше.
— Беги.
Почему она не бежала? Почему стояла и смотрела, как ее любимые призраки борются из-за нее? Наверно, боялась, что кто-то один из них победит. Это означало, что второй проиграет.
Алекс сделал очередной рывок, они с Димитрием вновь оказались на тропинке, ведущей к склону, и тут снежный покров, потревоженный недавним землетрясением, поехал под их ногами, и они оба в ворохе белоснежной пыли исчезли в бездне.
Эльза закричала так, что оглохла сама. Она не ощущала, что Ива обнимает ее и со слезами на глазах пытается успокоить, не замечала ни холода, ни замерзающего на собственных щеках льда. Себя не помня, она вырвалась из рук дочери, побежала туда и увидела, что один из мужчин все-таки сумел уцепиться за ножку той самой ветхой скамейки у обрыва и удержаться на самом краю.
Кто же он? Эльза рухнула на колени, разглядев брата. Другая его рука свисала вниз за край обрыва, и когда Эль подползла поближе, то увидела, что Алекс повис на Димитрии в еще более опасном положении. Они оба были измождены после схватки с ведьмаком и не могли продержаться так долго.
— Алекс, — воскликнула она, не зная, что еще предпринять.
Он поднял голову и встретился с ней глазами. А в следующую секунду совершил невероятное: дернул на себя Димитрия и по инерции поменялся с ним местами, сумел удержаться на краю обрыва и не свалиться вниз.
В полном оцепенении Эльза смотрела, как тело ее брата с раскинутыми руками летит в оглушающей глубины бездну, где на самом дне его ждал темно-зеленый ковер хвойных лесов, казавшихся отсюда, с высоты, мелким ворсом.
Ей показалось, что, падая, он улыбался.
Нардиния
Двадцать восемь лет со дня затмения
Волны накатывали на скалистый берег, похожий на изрезанное морщинами лицо старика, и отступали, накатывали и отступали. Белая пена кипела между черных спин валунов, а сама вода океана казалась сочно-зеленой, как бутылочное стекло. Шторм заставлял барки и яхты плясать в гавани подобно норовистым лошадям, натягивающим привязь. Чайки кричали, паря на крыле.
Стоя на самом краю обрыва, императрица подняла голову, разглядывая снизу их белоснежные тела. Чайки волнуются за гнезда, которые находятся тут же, в высоких берегах, а может, наслаждаются буйством стихии. А может, они чувствуют что-то другое, из-за чего жрец алтаря Дракона попросил сегодня две порции макового молока, а затем поведал о битве богов в Цирховии. Вскоре после него прилетели официальные новости о бунте в соседней стране. Услышав их, императрица ушла на обрыв: смотреть на шторм и на чаек.
Ее челядь привыкла, карасы — верные стражи императорского двора — стояли в стороне, не приближаясь, не нарушая уединение госпожи. Они вообще умели быть незаметными. Влажный ветер бил ее в лицо, делал волосы тяжелыми, звенел золотыми подвесками в ушах, размазывал по щекам краску с век, длинное белое платье трепетало ниже бедер, как парус. Завтра, завтра она пошлет в Цирховию новую делегацию с продовольствием, лекарями и небольшой группой карасов для помощи жителям столицы. И только завтра узнает список жертв.
Внезапно императрица поняла, что больше не может стоять на этом месте. С самого утра, когда чайки еще не начали истошно кричать, а Морская Сука только-только собирала на горизонте грозные тучи, императрице уже было не по себе. Без порций макового молока, без долгих молений у алтаря Дракона она уже предчувствовала что-то плохое.
Она развернулась и побежала обратно к Летнему дворцу. Миновала карасов, пересекла украшенный мозаичным фонтаном и беседками для отдыха двор, где штормовой ветер играл в пальмовых листьях, поднялась по ступеням смотровой башни. Семь пролетов на одном дыхании, ни разу не споткнувшись. Старая няня, которая когда-то пестовала высокородного брата императрицы, давно отказывалась спускаться вниз, "покидать свой насест" и предпочитала любоваться панорамой отсюда. За окнами далеко-далеко, покуда хватало глаз, простирался океан.
— Раскинь карты, няня, — попросила императрица, без сил опускаясь на мягкую подушку у кофейного стола.
— Опять на него? — цепким взглядом пронзила ее старуха. — Ох, деточка, а я ведь говорила тебе… я ведь предупреждала… если уедешь в другую страну, как ты сделала много лет назад, навсегда оставишь там свое счастье.