— Алан, ты никогда мне не надоешь, — произнесла она, не скрывая усталости в голосе, — я люблю тебя, милый. Мы же всегда были друзьями, помнишь?
— И я люблю тебя, мама, — он порывисто бросился к ней, прижался губами к шее, еще и еще, спускаясь до ключицы, благоговейно коснулся дрожащими кончиками пальцев ее сосков через одежду. Так иногда делают младенцы — кормятся из одной груди, с другой в это время играют. Только Алан уже давно вышел из пеленок.
Вот оно, неприятное чувство, которому Ирис не находила определения. Когда она в первый раз заметила в сыне "это"? Давно, уже и не вспомнить точно, но, кажется, он был подростком тогда. Да, юношей, которому положено в своем возрасте влюбляться в девочек и познавать первые радости секса. Девочек у ее сына не было. Ирис считала, что Алан просто стесняется ее и потому все скрывает. Она убеждала себя, но в то же время видела, что все свободное время он проводит только с ней, любит прижиматься к ней всем телом, класть голову на грудь или на колени. Иногда он шутливо целовал ее в губы, терся щекой о низ живота. Сыновняя любовь, тоска по матери. Она так плохо поступила с ним в детстве, а он простил, в своей бесконечной гонке за Виттором она столь многого ему недодала…
Когда сын заставал ее в спальне без одежды, Ирис краснела, а Алан — нет. Когда он узнал, что мать берет себе любовников, то убил двух или трех, прежде чем она раскусила его и устроила скандал. Он плакал и уверял, что просто боится ее потерять, а она пожалела его и впредь старалась не афишировать свои отношения, щадить сыновние чувства. Надеялась, что рано или поздно мальчик переключится на какую-нибудь девушку и поймет мать. Но девушек не появлялось, Алан о любовниках все равно узнавал, и "это" прорывалось в нем с годами все чаще. В детстве он кричал ей в лицо, что хочет убить Виттора, позже имя отца сменилось на имя брата, но сын Ирис не был безумцем в полном смысле этого слова, потому что тонко чувствовал грань, за которой ее прощение не будет бесконечным, и все его угрозы оставались пустыми.
— Но я люблю тебя не так, — отчеканила она и сняла с себя руки сына.
— Не смей меня отталкивать, мама, — вспыхнул он. — Не смей больше не слушаться меня.
— А ты не смей мне приказывать, — Ирис тоже невольно сжала кулаки. Неприятное ощущение от "этого" заставляло ее ведьминскую силу вибрировать внутри. — Не все в жизни будет так, как ты хочешь, Алан. Смирись.
Стекла в окнах дребезжали все сильнее. Надо бы остановиться, но каждый раз, когда она не дает отпор сыну, это лишь ухудшает его болезненную зависимость. Книги с древнедарданийскими писаниями и изящной поэзией, которые Ирис держала в спальне и любила иногда почитывать, начали подпрыгивать на полке. Люстра раскачивалась под потолком.
— Объясни-ка мне, сын, раз пришел, — заговорила Ирис с угрозой в голосе, — что произошло тогда на площади в последний день празднеств в честь светлого бога? Почему ты настаивал, чтобы мы с тобой ехали в отдельном каре? Почему приказал водителю разворачиваться и гнать прочь, едва лишь толпа заволновалась? Ты что-то подозревал? Или знал, что на Димитрия станут покушаться?
— Я ничего не знал, — прищурился в ответ Алан, — а если бы и знал, то что с того?
— А то, что мы с тобой уже беседовали на этот счет.
Ну вот, полка не выдержала и со скрипом покосилась, книги посыпались на пол, жалобно шелестя страницами. Ирис дернулась, а ее сын усмехнулся и повел рукой.
— Не волнуйся, я наложил на комнату пелену тишины, никто вокруг не слышит.
Сила у него великая, больше, чем у нее, но лучшая защита — это нападение, и Ирис продолжила:
— Не морочь мне голову, Алан. Что за игру ты ведешь за моей спиной? А когда темпл здесь, у резиденции, загорелся, почему ты приказал слугам даже не пытаться к нему приблизиться? Почему настаивал, чтобы все оставались в стороне?
— Димитрий безумен, мама. Это ведь ты постаралась, помнишь? — рассмеялся ей в лицо сын. — Я лишь опасался, что в припадке ярости он нанесет ненужный ущерб кому-нибудь, кроме себя. Ты же сама знаешь, что он сделал с волчьей девчонкой, которая к нему полезла.
Люстра размашисто качнулась в последний раз и обрушилась за спиной Алана, разлетевшись сотнями хрустальных брызг, чудом не задев ни сына Ирис, ни ее застывшего любовника.