зеленых сибирок.
— Можно вас попросить передать это
семье убитого?
— Разумеется. Но ведь в этой пачке
столько, сколько и правление вряд ли отпу-
стит.
— Ничего, для такого дела не жалко.
Ломов взял деньги, молча посмотрел на
Мурыгина, покачал головой и сказал задум-
чиво:
— Странный вы, однако, учитель.
— Только, Иван Александрович, я не
хотел бы, чтобы знали, от кого деньги.
— Хорошо.
У Ивана Александровича гости — двое
кооператоров, — теперь прапорщики. Заехали
с фронта.
— А мы у вас здесь интересные картинки
видели.
— Где, в кино?
—- Нет, на главной улице. Выставлены
фотографии изуродованных трупов. Надпись
крупными буквами — большевистские звер-
ства.
— Да, это возле штаба. Там всегда перед
фотографиями толпа.
— Ну, так вот. И показалось нам, что в
Перми мы точно такие же фотографии взяли
у большевиков. Там они назывались— бело-
гвардейские зверства.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что фотографии порази-
тельно схожи между собой.
Мурыгин вмешался в разговор.
— То-есть вы хотите сказать, что здесь
свои собственные зверства выдают за боль-
шевистские?
— Больно в этом признаться, но кажется
мне, что это так и есть.
Другой кооператор смеется.
Ну, и хорошо, что вам это только
кажется. Советую вам не вглядываться
в фотографии, ведь вас от этого не
убудет.
Ломов нервно теребит волосы.
— Но ведь это —ложь!
— Чудак вы, Иван Александрович, все
на правде хотите выехать. Ведь бывает и
ложь во спасение.
По уходе гостей, Мурыгин спросил:
— Скажите, Иван Александрович, вы были
здесь при перевороте?
Да, был. Я только что приехал. До
этого я жил в другом городе.
Ломов назвал город, где за месяц до
переворота жил Дмитрий.
— Ну, что, как здесь прошло?
— Очевидно, так же, как и везде. Сам я,
правда, не наблюдал, я не охотник наблюдать
такие сцены, но знаю, что расправлялись
жестоко. Были массовые расстрелы. Толпа
несколько дней громила квартиры комисса-
ров, убивала не успевших убежать. Я три
дня сидел дома, никуда не выходил. Между
погибшими я даже знал некоторых.
— Знали?
— Да, знал. Председателя совета знал,
он из нашего города. Душевный парень.
Девушку одну знал. Такая милая девушка,
с чудесным голосом, петь очень любила.
Расстреляли. Старушка-мать осталась. Сколько
ненужных ужасов, жестокостей!
Ломов болезненно сморщился.
До сих пор Мурыгин настойчиво гнал от
себя мысли о Наташе и сыне. Было довольно
сознания, что они живут с ним в одном го-
роде и что рано или поздно их увидит.
Хотелось сначала сделать первые шаги по
установлению хоть каких-нибудь связей,
чтобы потихоньку, исподволь, начинать ра-
боту. Иван Александрович казался челове-
ком, которого вполне можно было использо-
вать в отношении связей. Мурыгин был
убежден, что Ломов знает оставшихся в го-
роде большевиков, но медлил спрашивать
об этом прямо, считая, что еще не оконча-
тельно определил настроение Ломова. Теперь
же, когда Иван Александрович сам упомя-
нул ч) том, что знал некоторых погибших
товарищей, Мурыгин решил узнать через
него адрес матери Веры.
На другой день, когда Ломов собирался
уходить на службу, Мурыгин сказал:
— Ваша старушка, Иван Александрович,
всю ночь не давала мне спать.
— Какая старушка?
— Нот вы вчера рассказывали. Мать этой
девушки, которая любила петь. Вы еще вчера
называли ее имя.
Ломов не называл имени, но Мурыгину
хотелось, чтобы Иван Александрович назвал
имя Веры. Тогда он знал бы, где найти
Наташу.
— Это вы про мать Веры Гневенко?
— Я все думал о ней. Старушка, навер-
ное, нуждается?
— Должно быть.
— Нельзя ли как помочь ей? Вы не мо-
жете узнать ее адрес?
— Отчего же, могу.
Через два дня Ломов принес адрес Веры.
В этот же день Мурыгин разыскал дом.
Прошелся по противоположной стороне улицы
мимо дома и раз, и два, и три. Безумно хо-
телось войти в дом, броситься к Наташе, к
Мишке. Нет, неі, надо подождать. Может
быть, в доме есть посторонние люди. Мишка
маленький, глупый, проболтается, что папа
приехал, — по голосу сразу отца узнает. Нет,
нет, нельзя. Рисковать он не имеет права.
Еще два дня под-ряд Мурыгин приходил к
дому, где жила Наташа, проходил несколько
раз по противоположной стороне. Все ждал,
не выйдет ли на улицу Наташа или Мишка.
Раз даже показалось, что увидел жену. Нет,
походка не та...
Как-то Дмитрий позвал Ивана Алексан-
дровича к себе.
— Видите ли, Иван Александрович, я все
еще не сумел передать денег этой старушке.
Оказывается, она не одна, случайно мне уда-
лось узнать, что у ней живет женщина с
ребенком, муж у которой не то убит, не то в
Советской России. Я бы хотел псмочь им
обеим. Но мне по некоторым соображениям
не хотелось бы передавать деньги самому. Не
можете ли вы помочь мне в этом?
— Вы хотите, чтобы я передал деньги?
— Очень прошу вас об этом. Все равно
кому, старушке или этой женщине. Зовут
ее Наталья Федоровна Киселева.
— Киселева?
— Да. Разве вы ее знаете?
— Нет, не знаю, но я знаю ее мужа.
— Знаете?
Мурыгин слегка изменил голос.
— Да. Я с ним не знаком, но знаю его
по выступлениям на митингах. Он жил в том
самом городе, где и я жил до переворота.
Большевик. Да, действительно, не то погиб,
не то пробрался в Советскую Россию. Так,
значит, его жена. Я с удовольствием пе-
редам.
— Только смотрите, Иван Александрович,
я не настаиваю. Если это действительно жена
Киселева, то, может быть, для вас не без-
опасно входить с ней в сношения.
— Почему?
Ну, может быть, за ней слежка.
Иван Александрович посмотрел на Муры-
гина и серьезно сказал:
— Знаете что, я бы перестал сам себя
уважать, если бы еще этого боялся.
Ломов вернулся расстроенный. Хотелось
броситься к нему с расспросами, но сдержал
себя и почти спокойно спросил:
— Ну, что, передали?
— Передал. Долго не хотела брать, все
допытывалась, от кого. Пришлось сказать,
что от друзей ее мужа.
Мурыгин в волнении подошел к окну и
стал глядеть на улицу. Иван Александро-
вич молча сидел у стола. Резкие морщины
прорезали высокий лоб, углы губ сдвину-
лись в скорбной складке.
— Однако до чего это жестоко! Мстить
беззащитным. Ну, пусть муж большевик,
но при чем тут жена, ребенок? За что
мстить им?
Мурыгин повернулся к нему.
Как при чем? Мальчишка вырастет,
большевиком будет!
— Ну, тогда и борись с ним. когда
вырастет да будет большевиком. Да и бу-
дет ли еще?
— Будет! — твердо сказал Мурыгин.
Да, да, он сумеет воспитать Мишку в
непримиримой злобе к насильникам.
— Сначала все таскали по штабам да
контр-разведкам. Пугали, насмехались. Со
службы уволили. Приходилось голодать.
Боялась за мальчика. Ничего не знала о
муже, жив ли. Бедная женщина!
— Вы разговаривали с ней?
— Да. Сначала отнеслась очень подозри-