Наконец-то Литвинскому сообщают, что он может катиться на все четыре стороны - у следствия нет к нему вопросов. Оно и понятно. Как ни крути, а причина крушения вертолета очевидна - ошибка пилотов. Да, КВС был против последней высадки, а Семенов и Кирьянов настояли, и их вина в этом тоже есть. Но решение принял пилот. За что и поплатился. Если сомневался - надо было посылать к черту Семенова и лететь на базу. Ну, да что теперь говорить. Претензии предъявлять не к кому, да Артему и не хочется, собственно.
Впрочем, претензии предъявлять будут, это совершенно очевидно. Родные погибших наверняка сочтут подозрительным список выживших в крушении - оба гида и организатор. И в то, что это в большей степени стечение обстоятельств - того, что вертушка упала именно носом вниз, а они садились в вертолет последними, как и положено гидам, и, соответственно, оказались на самом верху, вряд ли кто-то поверит. Наверняка, будут искать виноватых. Живых виноватых. В свое оправдание Артем мог бы сказать, что они могли бы спасти еще одного-двух человек. Могли бы... вдвоем с Кирьяновым.
Но вот чего Литвинский совершенно не признавал, так это сослагательного наклонения. И никогда не оправдывался. Тем более, вины его здесь не было. Только на душе было все равно очень скверно.
Однако, ему нужно решать свои насущные проблемы. Он остался в чем есть, ни денег, ни документов - все это там, в шале, на базе. Есть, правда, телефон, но он замерз ночью на горе. И изволил "издохнуть". А когда у Артема появилась возможность зарядить его... Первый же звонок.
- Тема?!
- А ты кого рассчитывал услышать?
- Блядь, Литвин... - и пауза. Виталий даже не знает, что сказать. Уже потерял надежду услышать голос друга. Он дозванивался Артему с того самого момента, как в новостях появилась информация о крушении вертолета в районе Медвежьего Клыка. А о том, что Литвин должен быть в составе той группы, он знал - говорили накануне с Артемом по телефону. Звонил на мобильный и слушал о недоступном абоненте. Звонил туда, на базу - там тоже ничего не знали. И теперь вот, когда он вновь, безо всякой надежды, набрал этот выжженный клеймом в голове номер - гудок! И голос... Темкин голос...
- Я тоже рад тебя слышать, Ковалев.
- Сука ты, Литвин...
- Вижу, соскучился...
Виталий даже злиться не может. Ни злиться, ни радоваться. Только опустошающее чувство облегчения: живой!
- Артем... - выдыхает глубоко, голос слушается плохо. - Возвращайся, а? Приезжай. Чтобы я мог тебя собственноручно придушить!
- От такого соблазнительного предложения невозможно отказаться, - усмехается Артем. Потом серьезнеет: - Приеду. С делами тут закончу и вернусь. Все равно здесь сейчас делать нечего.
- Хорошо. Ждем. Ты как? Целый?
- Целый, целый, - успокаивает друга Артем. Они знакомы не один год, многое вместе пережили. И о том, что чувствовал Виталий все то время, когда не знал о его судьбе, тот может не говорить вовсе. Артем это знает сам, чувствует в паузах, в интонациях, в этой нарочитой грубости. Артем это знает, потому что прекрасно представляет, что бы чувствовал сам, будь он на месте Витальки.
Ему выдали бесплатный билет на поезд. Правда, от железнодорожной станции как-то надо будет добираться до базы, но это уже проще. Наймет такси, по приезду расплатится - в шале у него деньги есть. Перед отъездом решил навестить Сашку. И когда шагал по коридору больницы...
- Темка!!!
На него налетают сзади, женские руки обхватывают поверх его рук, между лопаток утыкается нос и что-то хлюпает неразборчиво. Люська?!
Люська. Он, в конце концов, умудряется повернуться, но она его все равно не отпускает, ревет, уткнувшись в грудь. И ему приходится обнять ее, гладить по волосам. Да, она тоже переживала. Не столько за него, сколько за Сашку, но все-таки...
Стоят так довольно долго, поток людей - врачи, медсестры, пациенты, посетители - обтекает равнодушно их с двух сторон, удостаивая изредка любопытными взглядами. Больница - это такое место, где чужим горем, чужими неприкрытыми эмоциями трудно кого-то удивить. Наконец, Людмила финально шмыгнула носом, прерывисто вздохнула. Подняла на Артема зареванное лицо. И вдруг, неожиданно, мокро и щекотно клюнула его в щеку.
- Ээээ...За что?
- За все! - шмыгнула еще раз Люся. - За Сашу.
- Давно приехала? - Артем не хочет говорить на эту тему.
- Нет.
- Сашку видела?
- Да.
- А я как раз к нему. Как он?
- Плохо, - вздыхает Людмила. - Говорит... с трудом. Отключается постоянно.
- Ну, хоть в сознание пришел! Когда я его последний раз видел, он валялся в реанимации бревно бревном.
Люда пихает его в бок - несильно и незлобно.
- Сашка не помнит ничего. С того момента, как вертолет упал.
- Да там и не было ничего интересного, - Артем по-прежнему не хочет говорить об этом. Не сейчас. Слишком много он за последние двое суток говорил об этом. Совсем не с теми людьми. - Ты на чем приехала?
- На машине.
- Меня обратно заберешь?
- Конечно, Темка.
_____________
Сезон у них сам собой заканчивается на пару месяцев ранее положенного срока. Но - начальник в больнице в тяжелом состоянии, огромный отрицательный резонанс истории с крушением "вертушки", и поэтому они официально заявляют о закрытии сезона. Настроение у него стабильно скверное.
Именно в таком настроении он и вернулся. Вернулся, условно, домой. Ковалев его даже встретил в аэропорту. И обнял крепко-крепко, будто только так мог поверить, что - живой. Все-таки живой.
- Ну что, поехали? Таня с Лизой там пирог пекут. В честь твоего приезда.
- Поехали. А куда? Где живешь-то?
- Все там же. В нашей квартире. Таня и Лиза со мной.
- Слушай, ну а я-то там каким боком?
- Обыкновенным, - Ковалев раздраженно отбирает у Артема рюкзак. - Давай, помогу.
- Нет, я там вам мешать буду...
- Не будешь! - отрезает Виталий. - Мы живем в одной квартире! И все. Спим раздельно, даже в разных комнатах. Так что твое место на диване рядом со мной вакантно.
- Блин... С тобой? Ты же храпишь!
- А ты пинаешься! И иногда разговариваешь во сне.
Квартира встретила их упоительным запахом свежей выпечки, который деморализует любого мужчину, будь он хоть трижды экстремал. Радостным воплем Лизы. Господи, неужели помнит его? Он думал, что маленькие дети быстро все забывают. И тихими слезами Тани на его плече. Что-то слишком часто рядом с ним женщины плачут в последнее время. На душе стало еще поганее.
- Ну, все, пошли на кухню! - командует Татьяна, незаметно вытирая непрошеные слезы. - Пирог только что из духовки.
После, уже вечером, когда Таня с Лизой легли спать, он под дежурный коньяк рассказывает Виталию о том, что случилось на Медвежьем Клыке. И на сопредельной вершине, которая очень верно была названа Фак. Это полный, мать его, Фак! По-русски говоря, пиз*ец!
Ковалев слушает молча. Не переспрашивает, потому что понимает. Понимает все. Разливает еще по сто коньяку.
- Помянем?
Артем молча кивает. Замахивают, не чокаясь. Закусывают остатками курника.
- А все-таки не зря мы Кирьянову не доверяли. С гнильцой человек оказался.
Артем так же молча кивает.
- Слушай... Ты же себя не винишь?
- Нет.
- Ты сделал все, что мог!
- Я знаю.
Виталий пересаживается рядом, на диван, обнимает друга за плечи.
- Темыч... Надо забыть. Надо! Ты выжил, это главное. Спас человека! Давай, брат, переживи это и иди дальше. Ну, ты же знаешь это не хуже меня! Ну?!
- Знаю. Но забыть... трудно.