Глава 24. Домашняя.
- Ну, мы тебя убедили?
- Убедили, убедили... - Артем трет шею, привалившись к косяку. Виталий собирается на работу, а они с Таней его провожают. Вчера они до полночи сидели в кафе своей компанией гидов-собутыльников. Это было спонтанно организованное Виталиком "прощание с Литвинским. Доступ к телу только в состоянии алкогольного опьянения".
- Помнишь, что Паша сказал?
- Помню, - усмехается Литвин. - Что Паша готов душу продать за такую рекомендацию. А поскольку бессмертие Пашиной души, в существовании которой я, каюсь, иногда сомневался, мне дорого, придется ехать учиться.
- То-то же! - хлопает друга по плечу Ковалев. - Учись, студент. Во французской сторонееее... - затягивает он.
- На чужой планетееее, - подхватывает Артем.
- А ну тихо, оба! - шикает на них Таня. - Лизка еще спит, а вам обоим медведь на ухо наступил!
На момент прощального поцелуя супругов Артем деликатно отвернулся. Хлопнула дверь.
- Пойдем, Артемка, я тебя завтраком накормлю.
Ковалев не дал ему ни малейшей попытки притулить голову где-то в другом месте. На слова Литвина о том, что у Виталика теперь, дескать, семья, и он будет там им мешать, Ковалев ответил, что он может себя чувствовать спокойно, только если бедоносец-Литвин у него под присмотром. И поэтому - марш на диван и не выступай! Пришлось смириться, тем более, что приехал Артем ненадолго. Да и храпящий Ковалев спал теперь в другой комнате.
- Тем, я хочу с тобой кое о чем поговорить, - тон у Татьяны слегка нерешительный.
- Тань, если ты о том, что я думаю по поводу вас с Виталием, то...
- Литвин, ты слишком много о себе воображаешь, - фыркает Таня, ставит перед ним тарелку с овсянкой. - Твое благословение мне не требуется! Я сама как-нибудь разберусь со всей жизнью.
- Прекрасно, - невозмутимо отвечает Артем, принимаясь за еду. - Я на самом деле очень рад за вас с Виталькой.
- Я знаю.
- Какая ты мудрая женщина! И где были мои глаза раньше?
- Вот именно - где? - Татьяна садится напротив него с чашкой какао в руках. - Скажи мне, где твои глаза?
Артем свободной рукой прикрывает глаза.
- Да вроде бы на месте.
- Тем, скажи мне - ты собираешься к ней вернуться?
Литвин молчит. А потом:
- Вкусная каша получилась, спасибо.
- Артем!
- Ну, правда, вкусная.
- Ответь мне!
Вздыхает.
- Ты упрямая.
- Отвечай.
- Нет. Не собираюсь.
- Почему?
- Таня! Ты понимаешь, что единственная причина, по которой я с тобой говорю на эту тему и не посылаю тебя к черту - это твое положение? Не пользуйся им, это нечестно.
- Буду пользоваться! Потому что с вами по-другому нельзя!
- Слушай, - он откладывает в сторону ложку. - Что-то у меня аппетит пропал. Пойду я.
- Никуда ты не пойдешь! - Татьяна встает перед ним, преграждая пути к отступлению, грозно сложив руки на пока еще плоском животе. Литвин смотрит на нее снизу вверх, бормочет что-то неразборчиво про шалящие гормоны и неадекватных беременных баб. - Ешь давай.
Артем возвращается к завтраку, Таня на свое место.
- Ну Артеееем....
- Двадцать восемь лет уже Артем.
- Вот именно! А ума все не нажил! Тем, ну на тебе ж лица нет, тоскуешь ведь.
- Нифига я не тоскую. Гастрит обострился просто. Желудок болит.
- А пить надо меньше!
- Угу. Или больше.
- Хватит паясничать, Литвин!
Что-то ему этот диалог напоминает. Вспоминает тот свой годичной давности разговор с Люськой, когда она уговаривала его лететь на "хели". Да что за моду эти женщины завели - учить его, как жить, указывать, что делать? Достали!
- Меня выгнали, ясно? - он говорит это ровно, доедая кашу. - Сказали: "Убирайся". Я убрался. Все.
- Выгнала? Арлетт? - недоверчиво ахает Татьяна. - Не верю.
- Дело твое, - пожимает плечами.
- То есть, ты хочешь сказать... что она поиграла с тобой, как кошка с мышкой... потом наигралась, ты ей надоел, и она тебя выставила?
Артем, такой спокойный, здравомыслящий, сдержанный, ироничный, ничего не принимающий близко сердцу Артем отвечает ей таким взглядом, что впору испугаться. Но Таню таким уже не проймешь.
- А я думаю, все было совсем не так, Тема. Чай, кофе?
- Кофе.
- А фиг тебе кофе с твоим больным желудком. Сейчас какао сделаю.
- Зачем спрашивала тогда?
- Из вредности. Так вот, - продолжает Таня, ставя перед ним чашку, - я думаю, все было иначе.
- Ну конечно, тебе-то лучше известно!
- Я тебя знаю как облупленного, Литвинский, - Таня игнорирует его сарказм. - Ты ж наверняка сам вел себя так, что...
- Как это - так?! Носки разбрасывал?
- Если бы только это. Так, как ты себя ведешь со всеми. Будто тебе на все и на всех плевать, что тебе все равно, кто там рядом с тобой. Спокойный, равнодушный, выдерживающий дистанцию, никого к себе близко не подпускающий Артем...
Литвин встает, резко отодвинув стул.
- Спасибо, - с нажимом. - Все было очень вкусно.
Минут через пять входная дверь хлопает. Хлопает гораздо громче, чем требуется, чтобы ее просто закрыть. Таня морщится, Лизку разбудил, наверное. И это Артем - самый спокойный и уравновешенный из троих друзей... Слепой дурак.
______________
У него оказалась веская причина, чтобы вернуться. Он забыл отдать ей ключ от шале. Обнаружил его только уже в Москве, во внутреннем кармане катальной куртки. Надо вернуть. И не может быть никакой речи о том, чтобы переслать его по почте. Лично. Только лично.
Он шел по улицам вечернего Тиня и ловил себя на мысли, что городок стал ему как родной. Что он улыбается прохожим, останавливается, чтобы прочитать написанное мелом меню в витрине любимой кафешки.
Он шел не спеша, не торопился. Любовался Тинем, чистым, уютным, совсем не похожим на заваленный снегом последний оплот цивилизации в горах, каким он его видел два месяца назад. А еще он тянул время. Потому что не знал, что сказать при встрече. Потому что не был уверен, что она вообще в Тине. Скорее всего, нет. А, может быть, тут, в шале, и не одна. Но позвонить и предупредить он себя заставить не смог. Мелькнула малодушная мысль повернуть назад, а ключ передать через Бартоли. Нет, это неправильно. Даже если ее нет в шале, он просто оставит ключ там, вместе с запиской, на видном месте. А о том, что она, возможно, не одна, он вообще запретил себе думать.
В окнах шале мелькал свет от работающего телевизора в гостиной. Значит, хозяйка дома. Не давая себе ни шанса передумать и струсить, постучал. Постучал громче. Еще громче. Но дверь ему так и не открыли.
Не слышно? Или не хотят открывать? Все-таки не одна? Да к черту все эти вопросы! В замке поворачивается ключ.
Негромко бормочет не выключенный телевизор. Хозяйка шале спит на диване перед телевизором. Артем ставит рюкзак у стены, разувается, снимает крутку, подходит к дивану и приседает рядом.
Она спит на спине, повернув голову набок. Одна рука покоится на животе, другая свешивается вниз, почти касаясь кончиками пальцев пола. И стоящего на полу, рядом с диваном, бокала с остатками... судя по цвету, красного вина. И бутылка... приподнимает, точно, красное сухое. Пустая. Пепельница - три, нет, четыре окурка. С каких это пор мы курим?!
Вглядывается ей в лицо. В свете синеватого мерцающего света от телевизора оно кажется безжизненным. Или, как минимум, очень усталым. Даже во сне не разглаживаются складки в уголках губ, поперечная морщина между бровей. У нее очень красивые брови - темные, четкие, словно нарисованные. И ресницы, которые сейчас черными тенями контрастируют с бледными щеками.