Их беседа с глазу на глаз текла рекой, но стоило Кларе повернуть ключ в двери и дойти до кухни, совершенно иссякала. Словно застигнутые врасплох дети, они надувались, повисало неловкое молчание, а затем Райан извинялся и уходил. А еще она стала замечать, что они как-то по-особенному на нее смотрят – с жалостью, что ли, или снисхождением; мало того: они стали критиковать ее теперешнюю молодежную, яркую манеру одеваться, а сам Райан – что это с ним такое? – отказался от водолазок, в школе Клару избегал и купил галстук.
Разумеется, как мать о ребенке-наркомане или соседи о живущем под боком серийном убийце, Клара узнала обо всем последней. Когда-то она знала о Райане все – даже раньше его самого, – была эдаким райановедом. Теперь же ей пришлось подслушивать ирландок, которые утверждали, что Клара Боуден и Райан Топс больше не гуляют – нет-нет, между ними все кончено.
Если Клара и видела, что происходит, то старалась этому не верить. Когда она застала на кухне Райана, обложенного брошюрами, – и Гортензия поспешно сгребла их и засунула в карман фартука, – Клара велела себе об этом забыть. Не прошло и месяца, как Кларе, которой удалось уломать скорбного Райана покориться природе в неисправном туалете, пришлось зажмуриваться, дабы не видеть того, чего ей видеть не хотелось. Но он там был, и когда Райан наклонился к крану, блеснул серебряным огонечком, едва различимым в тусклом свете; невероятно, но факт – серебряный огонечек от маленького серебряного креста.
Невероятно, но факт. Именно так говорят о чудесах. Противоположности Гортензии и Райана каким-то образом встретились в своей логической перспективе, и точкой их пересечения в каком-то болезненном пространстве стала общая способность этих существ упиваться болью и смертью окружающих. Замкнулся волшебный круг: спасенный и не спасенный вдруг поменялись местами. Теперь Гортензия и Райан пытались спасти Клару.
– Садись.
Клара едва успела выйти из школы в сумерки, как прямо у ее ног затормозил мотороллер Райана.
– Клаз, садись.
– Ты лучше мамочку мою покатай.
– Пожалуйста, – сказал Райан, протягивая ей запасной шлем. – Эт важно. Надо поговорить. Времени мало.
– Чего так? – недовольно покачиваясь на высоченных «платформах», огрызнулась Клара. – Тебя ждут?
– Не только меня, но и тебя тоже, – пробормотал Райан. – Надеюсь, попадем, куда нужно.
– Нет.
– Пожалуйста, Клаз.
– Нет.
– Прошу тебя. Эт важно. Вопрос жизни и смерти.
– Ну… ладно. Но эту штуковину я не надену, чтоб мне не напяливать, – она протянула ему шлем и уселась на мотороллер, – не буду прическу мять.
Райан привез ее через весь Лондон на Хэмпстед-Хит – самую вершину Парламент-Хилл – и, глядя с высоты на город, залитый болезненно-оранжевым флюоресцентом, туманным, осторожным, несвойственным ему языком изложил суть своего дела. Она заключалась в следующем: до конца света остался один месяц.
– И мы, в общем, мы вместе просто…
– Мы!
– Твоя мама… твоя мама и я, – мямлил Райан, – мы волнуемся. Нащет тебя. В те последние дни мало кто выживет. У тебя дурная компания, Клаз…
– Знаешь, – сказала Клара, качая головой и всасывая воздух сквозь зубы, – я в эти дела не верю. И это ведь твои друзья.
– Нет-нет. Больше нет. Травка… травка – зло. И все эти… Ван-Си, Петрония.
– Они мои друзья!
– Они плохие, Клара. Им сидеть бы дома, с родителями, а не одеваться как не знаю кто и не заниматься всякими делами с мужиками в том доме. И тебе тоже этого делать не стоит. И одеваться, как, как, как…
– Как кто?
– Как шлюха! – сказал Райан, выплюнув это слово с каким-то странным облегчением. – Как падшая женщина!
– Ну все, хватит… отвези меня домой, ты.
– Они получат по заслугам, – проговорил Райан, кивая себе и проводя рукой над Лондоном – от Чизика до Арчвея. – У тебя еще есть время. С кем ты хочешь быть, Клаз? С кем же? С теми 144 тысячами, что окажутся на небе, под предводительством Христа? Или с «великим множеством», в земном раю, который тоже по-своему хорош, но… Ты ж не хочешь оказаться среди тех, чья участь – мука и смерть, а? Я просто хочу отделить овцу от козлов, Клаз, овцу от козлов[16]. Это из Матфея. Я думаю, что ты овца, так ведь?
16
«Овцами» свидетели Иеговы называют всех обращенных в их веру, «козлами» – всех людей, не пожелавших стать свидетелями Иеговы.