Лучше вступить в брак, нежели разжигаться, говорится в Первом послании к Коринфянам, глава седьмая, стих девятый.
Хороший совет. И, конечно, Послание к Коринфянам сообщает нам: «Не заграждай рта у вола молотящего»,[19] – вот и попробуй разберись.
К февралю 1975-го Клара оставила церковь и библейский буквализм ради Арчибальда Джонса, но не стала беспечным атеистом, который может смеяться перед алтарем или совершенно игнорировать учение святого Павла. Второе изречение не представляло сложности – у Клары не было быка, так что ее это не касалось. Но из-за первого она проводила бессонные ночи. Было ли лучше вступить в брак? Даже с язычником? Трудно сказать: теперь она лишилась поддержки, живет без страховки. Еще больше, чем Бог, ее беспокоила мать. Гортензия была категорически против их отношений, в большей степени из-за разницы в цвете, чем из-за разницы в возрасте, и, узнав обо всем, в одно прекрасное утро не пустила дочь на порог.
Но Клара чувствовала, что в душе ее мать предпочитает, чтобы она вышла замуж за неподходящего человека, чем жила в грехе, поэтому они так поспешно поженились, и Клара попросила Арчи увезти ее как можно дальше от Ламбета, насколько ему позволят средства – в Марокко, в Бельгию, в Италию. Арчи взял ее за руку, кивнул и прошептал какую-то ласковую чепуху, отлично сознавая, что средства не позволят ему уехать дальше недавно приобретенного в ипотеку двухэтажного дома в Уиллзден-Грин. Но он понимал, что сейчас не стоит сообщать ей об этом, по крайней мере, не в такую нежную минуту. Со временем она все равно разочаруется.
Со временем, а точнее, через три месяца, Клара разочаровалась, и вот они переезжают. Арчи медленно взбирается по ступенькам, как всегда, ругается и чертыхается, изнемогая под тяжестью коробки – Клара легко могла бы перенести две и даже три таких за раз; Клара, устроив себе перерыв, жмурится на ласковом майском солнышке и пытается понять, что же наделала. Она сняла свитер и осталась в фиолетовой маечке, прислонилась к воротам. Что это за место? В том-то и дело – никогда не знаешь наверняка. Она ехала в кабине фургона с их мебелью, и все вокруг казалось безобразным, нищим и знакомым (хотя здесь и не было «Залов Царств» и епископальных церквей), но вот они свернули и вдруг оказались среди деревьев, прекрасных дубов, дома стали выше, шире и не жались друг к другу, тут были парки, библиотеки. А потом вдруг, как по мановению волшебной палочки, деревья пропали, снова пошли автобусные остановки, одноэтажные домишки, понастроенные вкривь и вкось напротив полузаброшенных торговых рядов, как обычно включающих:
одну заколоченную закусочную, до сих пор предлагающую завтрак;
одну мастерскую слесаря, не заинтересованного в изысках маркетинга (ДЕЛАЕМ КЛЮЧИ);
и одну вечно закрытую парикмахерскую, гордо украшенную каким-нибудь невообразимым каламбуром (НАТУРАЛЬНАЯ ХИМИЯ или УКЛАДЫВАЕМ, ВЫТЯГИВАЕМ, ОБРЕЗАЕМ, или ВОЛОСЫ: СЕГОДНЯ ЕСТЬ, ЗАВТРА – НЕТ).
Это напоминало лотерею: едешь, смотришь и не знаешь, где придется провести жизнь, среди деревьев или среди дерьма. Наконец фургон остановился перед домом, красивым домом где-то между деревьями и дерьмом, и Клара почувствовала, как ее накрывает волна благодарности. Красивый, не такой красивый, как ей хотелось, но и не такой ужасный, как она боялась; с двумя садиками: один перед домом, другой за ним – с ковриком у двери, звонком и туалетом не на улице… И за все это она заплатила совсем недорого. Только любовью. Просто любовью. Что бы там ни говорили «Коринфяне», любовью расплачиваться не так уж и тяжело, особенно если любви не было. Она не любила Арчи, но с первого же мгновения на лестнице решила посвятить ему свою жизнь, если он заберет ее отсюда. Вот он ее забрал; и несмотря на то, что это, конечно, не Марокко, не Бельгия и не Италия, тут красиво, не земля обетованная, но красиво, она еще никогда не жила в таком красивом месте.
Клара понимала, что Арчибальд Джонс – не романтический герой. Ее достаточно убедили в этом три месяца, проведенные в вонючей комнатенке в Криклвуде. Он иногда мог быть любящим и даже обаятельным, по утрам насвистывал чистую, прозрачную мелодию, водил машину спокойно и ответственно и, как ни удивительно, довольно хорошо готовил, но романтика была не для него, страсть немыслима. И если уж ты оказалась связанной с таким человеком, думала Клара, он, по крайней мере, должен быть всей душой привязан к тебе, твоей красоте, твоей молодости, – это самое меньшее, что он может сделать, чтобы компенсировать свои недостатки. Но только не Арчи. Всего через месяц после свадьбы у него появился тот странный мутный взгляд, который говорит о том, что мужчина смотрит сквозь тебя. Он снова вернулся к своей холостяцкой жизни: пиво с Самадом Икбалом, ужин с Самадом Икбалом, воскресные завтраки с Самадом Икбалом, каждую свободную минуту они проводили в этом проклятом месте, «О’Коннелле», в этом проклятом кабаке. Она пыталась быть разумной. Она спрашивала: Почему тебя никогда нет дома? Почему ты все время с этим индийцем? Но он только похлопает ее по плечу, чмокнет в щеку, схватит пальто – и за порог с вечным ответом: Мы с Сэмом? У нас же общее прошлое. С этим не поспоришь. Их прошлое началось раньше, чем она родилась.