Дикинсон-Смитам случалось пасть от рук фрицев, мавров, китаез, кафров, лягушатников, шотландцев, мексикашек, зулусов, краснокожих (южных и восточных), а один из них был даже подстрелен вместо быстроногой окапи каким-то шведом на охоте в Найроби, поэтому они спали и видели, чтобы каждый Дикинсон-Смит по семейной традиции пролил кровь на чужой земле. А если подходящей войны не подворачивалось, у Дикинсон-Смитов имелся в запасе курортный полигон смерти – Ирландия, на которую начиная с 1600 года всегда можно было рассчитывать. Но умереть – дело хитрое. И хотя во все времена возможность подставить грудь под смертоносное оружие имела для членов этой семьи магическую притягательность, нынешний Дикинсон-Смит обещал не оправдать надежд. У бедного Томаса к экзотическим странам была своя, особая страсть. Ему хотелось узнать их, вскормить, перенять опыт, полюбить. Для военных игрищ он попросту не годился.
Долгая история о том, как Самад из бенгальских войск, с пика своих боевых достижений, докатился до «батальона педиков», рассказывалась и пересказывалась Арчи Джонсу – без разницы, интересно ему или нет, – ежедневно две недели подряд, каждый раз в новой версии и с новыми уточнениями. Рассказ был очень тягомотным, но все-таки светлым, по сравнению с другими историями, которые передавались долгими ночами и поддерживали в личном составе «батальона педиков» общее состояние подавленности и отчаяния. Трагическая смерть невесты Роя, парикмахерши, поскользнувшейся на бигуди и разбившей голову о раковину; невежество Арчи, не ходившего в школу, потому что мама не могла купить ему школьную форму; сонм погибших родственников Дикинсон-Смита – таков был список затертых канонических историй; что касается Уилсона, то днем он молчал, зато во сне начинал скулить, и на его лице явственно отражались такие горькие горести, о которых никто не смел его спрашивать. Так продолжалось какое-то время; «батальон» недовольных «педиков», словно бродячий цирк – уроды и шуты, бесцельно скитался по дорогам Восточной Европы, за неимением публики развлекая сам себя. Каждый по очереди смотрел и показывал номера. Но однажды их танк въехал в день, которого История еще не знала. Который не могла удержать Память. Камень утонул. Вставные зубы бесшумно опустились на дно стакана. Это случилось 6 мая 1945-го.
6 мая 1945, примерно в 18.00, в танке что-то взорвалось. На мину было не похоже, скорее повредился мотор, и танк стал медленно останавливаться. Это произошло в маленькой болгарской деревушке на границе с Грецией и Турцией, по которой война прокатилась и схлынула, почти не изменив привычный уклад жизни.
– Ясно, – сказал Рой, посмотрев, в чем дело. – Мотор екнулся, и одна гусеница полетела. Нужно звать помощь по радио и сидеть ждать, покамест они не приедут. Ничего тут мы сами не сделаем.
– Даже пробовать не станешь? – спросил Самад.
– И не надо, – вступился Дикинсон-Смит. – Рядовой Макинтош прав. Для устранения такого рода поломки у нас нет оборудования. Будем ждать помощи.
– А долго нам ждать?
– День, – пропел Джонсон. – Мы оторвались от остальных.
– Капитан Смит, а есть ли необходимость сидеть внутри все эти двадцать четыре часа? – поинтересовался Самад, который страдал от личной гигиены Роя и вовсе не жаждал находиться с ним рядом в душный, безветренный вечер.
– А ведь точно, день отгула – мысль неплохая, – пророкотал Рой.
– Да-да… Отчего бы нам не поразмяться – нет смысла торчать всем в этой норе. Вы с Джонсом идите первыми, все разведайте, а когда вернетесь, пойдем мы с Джонсоном и рядовым Макинтошем.
Таким образом, Самад и Арчи отправились в деревню и три часа пили там самбуку и слушали рассказ хозяина корчмы о мимолетном вторжении двух нацистов: те появились внезапно, съели все его припасы, подловили двух гулящих деревенских девок и убили выстрелом в голову человека, недостаточно быстро сообщившего им дорогу к ближайшему селению.