Может, есть еще что-нибудь, мистер Джонс?
Но, конечно, ни черта больше не было; британская система образования с легким смешком поставила ему подножку много лет назад. И все-таки он умел видеть вещи, их внешний вид, их форму, поэтому в итоге стал работать в «Морган Хироу» – в типографии на Юстен-роуд, где двадцать с лишним лет придумывал, как складывать все то, что только можно сложить: конверты, рекламные проспекты, брошюры, листовки – не бог весть какое достижение, но, оказывается, вещам надо, чтобы их складывали, чтобы они заступали краями друг на друга, иначе жизнь будет как плакат: летящий по улице, хлопающий на ветру, так что самая существенная информация теряется. Впрочем, Арчи слабо волновали плакаты. Если им все равно, сложат их как положено или нет, тогда и ему все равно, часто думал он.
Что еще? Ну, Арчи не всегда только складывал бумагу. Когда-то он был велогонщиком. Что ему нравилось в велогонках – так это то, как ты носишься по велодрому. Круг за кругом. Даешь себе шанс каждый раз немножко улучшать результат, проходить трек быстрее, так, как нужно. Но только у Арчи никогда это не получалось. 62,8 секунды. Хороший результат, даже мирового уровня. Но в течение трех лет он проходил каждый круг за 62,8. Специально чтобы на это посмотреть, гонщики останавливались, прислоняли велосипеды к скату и засекали время по секундным стрелкам своих часов. Каждый раз 62,8. Такая неспособность улучшить результат встречается действительно редко. Удивительное постоянство, в некотором роде почти чудо.
Арчи любил велогонки, и у него всегда неплохо получалось, к тому же с ними было связано единственное приятное воспоминание. В 1948 году Арчи Джонс участвовал в Олимпийских играх в Лондоне и разделил тринадцатое место (62,8 секунды) со шведским гинекологом Хорстом Ибельгауфтсом. К несчастью, этот факт не попал в результаты Олимпийских игр из-за невнимательности секретарши, которая однажды, вернувшись после обеденного перерыва, думала о чем-то постороннем и пропустила его имя, когда переписывала список с одной бумажки на другую. Мадам Слава усадила Арчи на диван в приемной и забыла о нем. Единственным доказательством того, что такое вообще было, являлись письма и короткие записки, которые он изредка получал все эти годы от Ибельгауфтса. Например:
17 мая 1957
Дорогой Арчибальд,
Высылаю тебе фотографию, на которой мы с женой в нашем саду на фоне довольно неприятного строительного пейзажа. Может, это и не похоже на Аркадию, но именно здесь я строю примитивный велодром – не такой, конечно, как тот, на котором проходили те Олимпийские игры, но для моих целей и этого достаточно. Он будет гораздо меньше, но, как ты понимаешь, я строю его для своих будущих детей. Когда мне снится, как они станут тут гонять, я просыпаюсь со счастливой улыбкой! Как только закончим, приезжай к нам. Кто больше, чем ты, достоин быть крестным отцом моего трека?
И открытка, лежавшая у него в машине в этот день, который чуть было не стал днем его смерти:
28 декабря 1974
Дорогой Арчибальд!
Я учусь играть на арфе. Можно сказать, это новогодний зарок. Я понимаю, что поздновато, но ведь старую собаку иногда все-таки можно обучить новым трюкам, ведь так? Знаешь, арфа – ужасно тяжелый инструмент, так что приходится держать ее плечом, но звук божественный, и жена говорит, что от игры на арфе я становлюсь ужасно чувствительным. А это гораздо лучше, чем ее высказывания о моем увлечении велоспортом. Но, в конце концов, велоспорт могут понять только такие парни, как ты, Арчи, и, конечно, автор этой открытки, твой старый соперник
Он не видел Хорста со времен тех гонок, но с нежностью вспоминал этого огромного человека с рыжеватыми волосами, оранжевыми веснушками и тонкими ноздрями, который одевался как всепланетный плейбой и казался слишком большим для своего велосипеда. После гонок Хорст напоил Арчи и раздобыл двух проституток из Сохо, которые, видимо, неплохо его знали («Я часто бываю по делам в вашей чудесной столице», – объяснил Хорст). Последний раз Арчи видел Хорста, когда случайно заметил, как его огромный розовый зад прыгает вверх-вниз в соседней комнате. На следующее утро у метрдотеля его ждало первое послание из будущей обширной переписки:
Дорогой Арчибальд,
В оазисе работы и соревнований женщины – поистине удивительное и легкое удовольствие. К сожалению, мне пришлось рано уехать, чтобы успеть на самолет, но, прошу тебя, Арчи, будем друзьями! Я считаю, что теперь мы так же близки, как наши результаты! Уверяю тебя, кто бы ни говорил, что тринадцать – плохое число, он был бóльшим дураком, чем твой друг