- Откуда это у Вас?
- Ах, господин полковник! Вы и не представляете каких только бумажек не приносят! А все для чего? Они думают, что Кац будет давать им денег?! Просто нонсенс какой-то!!!
- Это что, шантаж?! - и без того бледное, лицо полковника обрело зеленоватый оттенок.
- Господь с Вами, Иннокентий Альбертович! Какой шантаж! Ни в коем случае, наоборот, только печась о репутации такого уважаемого человека, как Вы мы выкупили эти дурацкие бумажки! А то ведь, не приведи Господь, попадут не в те руки...И вопросы могут возникнуть, почему за овес заплачено втрое, а за муку и вовсе, в пятеро больше?И куда деньги казенные делись? Это же ужас, чего наплести смогут! Мы то с Вами деловые люди и понимаем, что без этого никак! А ну как до командующего дойдет? Тут ведь и до расстрела недалеко! Кошмар! Просто ужас, чего с человеком утворить можно!
- Кх-х-м..Сколько? - судорожно дернув кадыком спросил Шперлинг.
- Вот ведь Вы какой! Никак понять меня не хотите! - и Кац в притворном возмущении замахал коротенькими ручками.
- Нисколько! Ни-че-го-ше-нь-ки! Да забирайте Вы их ради Бога! Более того, вот, извольте...- адвокат вытащил из кармана небольшой цилиндрик завернутый в синюю вощеную бумагу с оттиском императорского казначейства.
- Что это? Зачем ?! -
- Это, господин полковник, Ваш гонорар! Вы же помните, я говорил, что Вы будете только получать! А нужно то нам всего-ничего, безделица сущая — когда и в какой банк придет Британский Заем. Вы уж расстарайтесь, дорогой Иннокентий Альбертович, а я Вам к следующей нашей встрече еще несколько занятных бумаженций принесу...Так что, договорились?-
- Да...послезавтра, в это же время,- выдавил из себя Шперлинг вставая.
- Ну и чудесно! Приятно иметь с Вами дело, господин полковник, я чувствую нас ждет чудесное будущее!
Шперлинг пошатываясь вышел из кабинета. Молча взяв протянутые метрдотелем шляпу и трость, он вынул из кармана тяжелый цилиндрик и надорвав упаковку уставился на его содержимое. Из-под синей бумаги выглянули, маслянно блеснув в свете ламп, желтые кружки николаевских червонцев.
- Ну что, Кац, как прошло?! - Кузнецов уселся на еще теплый после полковничьего зада стул и потянулся к графину с водкой.
- Как и должно было пройти, он наш, со всеми потрохами. Если Кац берется что-то делать, то он это и делает! За Каца, Вы господин Кузнец, можете не переживать, вот за документы — таки да! К послезавтра нам понадобятся еще несколько таких же бумажек.
- Не боись, доставим тебе еще документов, хоть ящик!
- Ха! «Не боись»! А ваш человек не подведет? Случись чего, придут то за Кацем и Вы думаете, что его будут жалеть потому, что он старый больной человек? Нет, юноша, никто не будет жалеть старого еврея, его просто возьмут и повесят на первом же фонаре...А Вы говорите «не боись»! Он надежный, этот ваш человек и вообще, с кем мы имеем дело?
- Надежный, надежный! А кто он...Слышал, Кац, такую поговорку — «меньше знаешь, крепче спишь»?! Так что, не вибрируй! Давай лучше еще по соточке, - ухмыльнулся Кузнецов разливая водку.
В последние дни Дмитрий вымотался окончательно. Его, вместе с частью батальона и бронетехникой перебросили на Западный фронт, в усиление ранее выделенным частям, о которых и договаривался с командующим Рождественский, в свой прошлый приезд. Оставив Пятака с новобранцами в городе, отряд Дмитрия совершил пятисот километровый марш и к исходу вторых суток пути вышел к Умани. Они нанесли превентивный удар по сгруппировавшимся для атаки на Умань махновским частям. Атака белых оказалась полной неожиданностью для Махно, в скоротечном бою, потеряв основные свои силы махновцы рассеялись, уходя в направлении Бессарабии. Самому же Нестору Ивановичу уйти не удалось, его штаб, на пяти тачанках, неожиданно выскочил прямо перед взводом «Монстров», обходивших небольшую рощицу. Три броневика открыли убийственный огонь практически в упор. Шесть спаренных автоматических пушек заколотили длинными очередями, разнося в щепки деревянные тарантасы, не оставляя ни малейшего шанса сидевшим в них людям...
Уставший как последняя собака, Дмитрий вернулся домой. Фронт далеко ушел от Харькова и в городе началась более-менее мирная жизнь. Дивизии белых планомерно наступали на Москву и сдержать их, пожалуй, уже не было ни какой возможности. Переговоры красных о перемирии с Польшей и войсками Петлюры не принесли видимого результата- поляки выжидали, а петлюровцы хотя и чувствовали всю невыгодность ситуации для себя, тоже не спешили «зарыть в землю топор войны». Московские газеты содержали исключительно воззвания - «Все на Деникина!» и, совершенно не отражающие реальности, сводки с фронтов. Захваченные пленные и перебежчики сообщали о приказах большевистского ЦИК про подготовку к «боевым действиям в подполье». Периодически наезжавший в город Рождественский сиял словно медный пятак, рассказывая о блистательных победах над закостенелым руководством и о реформах, которых ему удалось протолкнуть. Конец войны уже витал в воздухе. Все чаще и чаще стали появляться парадные мундиры, а из Одессы и Севастополя хлынул мощный поток контрабанды, заполняя рынки давно позабытыми товарами. На освобожденных территориях снова открылись гимназии и университеты. Однако бои еще шли, ожесточенные, кровавые, унося десятки тысяч жизней и забивая госпитали кровавым месивом человеческих тел.
Уже на подходе к дому, а они с Пятнаковским снимали небольшую квартиру в старинном купеческом особняке, Дмитрий услышал звон хрусталя, гомон голосов и треньканье пятаковской гитары. С минуту поромучавшись с вечно заедающим замком Дмитрий вошел в квартиру. По комнатам плавали полотнища папиросного дыма, с десяток офицеров в расстегнутых кителях расположились вокруг обеденного стола, заставленного батареями разнокалиберных бутылок. Судя по раскрасневшимся физиономиям, гулянка была в самом разгаре. Увидев вошедшего, все разом повскакали с мест и бросились к нему, хлопая по плечам и помогая стянуть набухший от влаги бушлат.
- Господин полковник! Немедля к столу! - несколько пар рук схватили Дмитрия и потащили к свободному стулу.
- Ну черти! Дайте хоть умыться с дороги! - вяло отбивался от них Дмитрий.
Утолив голод и чувствуя, как с каждой пропущенной рюмкой уходит нечеловеческая усталость, Дмитрий рассказал о событиях на Западном фронте и разгроме Махно. Выслушав, в свою очередь, все новейшие гарнизонные сплетни Дмитрий почувствовал, что веки перестают его слушаться и нить разговора начала незаметно ускользать от сознания. Устал...
Офицеры засобирались. Последним подошел к нему Пятак. Капитан успел гладко выбриться и спрыснуть рожу крепчайшим контрабандным одеколоном. Надо сказать, что в последнее время Пятнаковский проявил себя отчаянным себаритом. Завел манеру курить дорогущие сигары и пил исключительно коньяк, да не какой-нибудь простенький шустовский колокольчик, а французский, непонятно каким образом доставаемый, Хеннесси. На более чем скромное жалование армейского капитана, можно было купить ровно одну бутылку такого напитка, да может еще пару сигар. Так что, ежели бы не мастерская игра в преферанс, то ходить Пятаку без штанов...
- Во! А ты куда собрался? - борясь со сном спросил Дмитрий
- Да как тебе сказать...Тут, недавно, открылся салон мадам Марианны...Там та-а-кие девочки, Дим, закачаешься!-
- Тьфу на тебя! Кобель! Ладно, вали, только как явишься не греми по дому,-
- Так точно, господин полковник! Хотя тебя один хрен не разбудишь! - заржал Пятнаковский.
Кузнецов долго петлял по едва освещенным улочкам района Холодной Горы, начавшийся еще днем противный осенний дождь барабанил по лакированному козырьку фуражки, холодными струйками просачиваясь за воротник старого флотского бушлата. Вот наконец и нужный дом, пхнув сапогом перекошенную калитку он зачавкал по раскисшей дорожке к облупленному крыльцу. Дверь отворилась, едва Кузнецов поднялся по скрипучим ступеням, в ярко освещенном проеме возник силуэт человека с пистолетом в руке.
- Кого несет! А-а-а, это ты Кузнец, проходи, - человек отодвинулся освобождая проход.
- Здорово, Сиплый. Дьяк тут?
- Ага, тебя дожидается.