Когда омовение заканчивалось, лекарь выносил грязную воду из юрты, а затем умытый и переодетый в чистое возвращался с небольшим молитвенным ковриком, намазлыком, стелил его по направлению в сторону Мекки, где, как он надеялся, все еще была расположена Кааба[2], и долго молился.
– Именем Аллаха, милость Которого вечна и безгранична. Истинное восхваление принадлежит только Аллаху, Господу миров, милость Которого вечна и безгранична, Владыке Судного Дня. Тебе поклоняемся и у Тебя просим помощи. Направь нас на правильный путь. Путь тех, которым он был дарован. Не тех, на которых Ты разгневался, и не тех, которые сошли с него. Амин[3].
Обычно в это время, слушая молитву, изувеченный засыпал, но в этот раз стоило лекарю закончить молиться, он спросил:
– Зачем ты это делаешь?
– Зачем молюсь? – лекарь встал с коврика и подошел к изувеченному.
– Нет, вообще все это? Зачем ты ухаживаешь за мной? Ты мой родственник?
– Нет… Не совсем…
– Тогда тем более не понимаю…
– Я хочу помочь тебе, очистить душу…
– Помочь? – изувеченный попытался усмехнуться, но скривился от боли и тяжело вздохнул. – Мое тело все в дырах. Загляни, посмотри – есть ли там душа? Я не вижу…
– Если ты жив, значит, на это есть причины. И, раз уж ты жив, неужели ты не хочешь вспомнить, кто ты и что с тобой стало?
– Я и так знаю…
– Ты серьезно? – лекарь привстал с кровати и внимательно посмотрел на мужчину. – Ты вспомнил, что произошло?
Изувеченный попытался приподнять голову и взглянуть на свое тело. Не вышло.
– Нет… Но явно ничего хорошего…
Лекарь устало стянул с себя очки, потер глаза, а затем снова уставился на изувеченного.
– Как ты себя чувствуешь? Не против, если я покажу кое-что?
– Валяй, – скорчился тот.
– Хорошо. Одну минуту…
Лекарь поднялся с кровати, оттянул ткань, закрепленную над основанием входа, и вышел из юрты. В раскрывшейся щели изувеченный разглядел незнакомые очертания поселения и даже услышал птичью трель, но стоило ткани вернуться в основное положение, он тут же о них забыл. Теперь его взгляд цеплялся за все, что казалось ему приятным, красивым, что отвлекало от нескончаемой и занудной боли. Изнутри юрту затягивали выцветшие ковры, но они были малоинтересны. В этот раз он застопорился на покрывале.
Былое богатство этого покрывала – краеугольные узоры, линии, вышитые золотыми нитями по зеленому шерстяному полотну, изумрудная бахрома, окаймляющая его края, – померкло уже давно, но вызывало какое-то странное чувство. Хоть оно и было почти насквозь пропитано вонючей желчью, от него, пробиваясь через смрад, все еще исходил приятный молочный запах, запах ребенка. Такой знакомый и такой далекий.
Интересно, чье это покрывало?
Когда мужчина в очках вернулся в юрту, изувеченный медленно повернул голову в его сторону. Мешковатые брюки и рубашка в полоску висели на вошедшем, как на вешалке, и лишь спортивная кофта с тюльпаном и надписью латиницей на груди, накинутая поверх, казалось, пришлась впору. В руках он держал тетрадь с красной обложкой, какую-то ее часть. Поймав на себе взгляд изувеченного, лекарь тут же произнес:
– Было в твоем рюкзаке, когда мы тебя нашли. Знаешь, что это?
– Понятия не имею.
– Предположения?
Изувеченный поджал губы, размышляя над ответом:
– Туалетная бумага, судя по внешнему виду? И, похоже, что часть ее я уже использовал.
– Мне нравится, что чувство юмора не покидает тебя, – вздохнул лекарь. – Это дневник. Точнее, его половина. И я надеюсь, что записи помогут тебе кое-что вспомнить.
– Ты наверняка уже от корки до корки перечитал его. Так, может, просто расскажешь мне, в чем суть?
– Я бы с удовольствием, но не все они связаны между собой. А некоторые и вовсе вызывают целый ряд вопросов. Так что, позволь, я все же начну?
Когда лекарь оказался совсем рядом, он уселся на край кровати, затем аккуратно положил тетрадь себе на колени, слегка наклонился и посмотрел на изувеченного – его глаза застыли в одной точке, расположенной чуть правее незнакомца, и не позволяли себе ни толики лишнего движения.
Приняв этот взгляд как демонстрацию смирения и согласия, лекарь развернул страницу и принялся читать.
Казалось, что эта жизнь никогда не кончится. И в данной обстановке – это был вовсе не плюс. Кто-то наверняка потратил уйму времени, чтобы придать ей смысл, найти ответы, понять хоть что-то. Но тщетно. Единственный способ выбраться отсюда – умереть. А все, что могло помочь выжить, было явной насмешкой, издевательством над всеми нами. И если солнце и заглядывало в чью-то жизнь, то теперь это было лишним явлением, отмершим, ненужным. Как аппендикс в теле человека. Ведь какой смысл освещать своими лучами бирюзовые моря и сапфировые океаны, изумрудные чащи лесов и золотые пески пустынь, если этим никто не мог любоваться? Какой во всем этом смысл?
2
Кааба (араб. «куб») – мусульманская святыня в виде кубической постройки во внутреннем дворе Западной Мечети (Мекка).