Как-то он пригласил меня в свой кабинет. Там уже сидел незнакомый мне пожилой мужчина с усталым, озабоченным лицом. Это был банкир Олерт, искавший у нас помощи в сугубо личном деле, которое, однако, могло нанести ему значительный ущерб и существенно расстроить все его дела.
У мистера Олерта был единственный, еще холостой сын двадцати пяти лет, наделенный столь широкими полномочиями, что все принятые им решение по финансовым вопросам имели ту же силу, что и решения отца. Уильям — так звали его сына — обладал характером мечтателя и предпочитал банковскому делу занятие искусством и метафизикой, считая себя ученым и в некоторой степени поэтом. Его убежденность подкреплял тот факт, что нью-йоркские газеты приняли и напечатали несколько сочиненных им стихотворений. Странным образом молодому Олерту пришла в голову навязчивая идея написать драму, главным героем который должен был стать сумасшедший поэт. Чувствуя, что ему не хватает знания предмета, он приобрел массу книг, посвященных психическим расстройствам. Результат был ужасающий: молодой человек все больше и больше отождествлял себя с героем своей драмы, пока не поверил окончательно в собственное безумие. Отец его в то время свел знакомство с одним врачом, якобы намеревавшимся открыть лечебницу для душевнобольных. Врач рассказывал, что прошел практику в клиниках известных психиатров, сыпал именами светил, вошел в доверие к Олерту-старшему и добился у него такого расположения, что тот попросил его заняться лечением Уильяма, в надежде на то, что общение с доктором пойдет больному на пользу.
С того дня началась сердечная дружба врача и молодого Олерта, завершившаяся неожиданным исчезновением обоих. Банкир бросился наводить подробные справки о психиатре и с удивлением узнал, что тот был обыкновенным мошенником, из числа тех, что тысячами приезжают в Соединенные Штаты.
Тейлор спросил банкира, как звали мнимого доктора, а когда Олерт назвал фамилию Гибсон, выяснилось, что речь идет об уже известном нам человеке. У меня даже была его фотография, и когда я показал ее банкиру, тот сразу же узнал друга и врача своего сына.
Гибсон был крупным авантюристом, в течение длительного времени действовавшим на территории Соединенных Штатов и Мексики. Вечером предыдущего дня Олерт навестил владельца квартиры Гибсона и узнал, что мошенник рассчитался за жилье сполна и отбыл в неизвестном направлении. У сына банкира была с собой крупная сумма наличными, а несколько позже пришла телеграмма из Цинциннати с известием, что Уильям снял там со счета пять тысяч долларов и направился в Луисвилл к своей невесте. Последнее было явной ложью — никакой невесты в действительности не существовало.
Можно было предположить, что мнимый врач увез своего пациента, чтобы обманом завладеть значительной частью состояния Олертов — ведь Уильям Олерт был знаком со многими крупными финансистами и мог получить от них практически любую сумму. Предстояло как можно скорее изловить мошенника и вернуть больного домой. Дело поручили мне. Я получил необходимые полномочия, фотографию Уильяма Олерта и отправился в Цинциннати. Так как Гибсон знал меня в лицо, пришлось прихватить с собой гримерные принадлежности на тот случай, если придется менять внешность.
В Цинциннати из беседы с банкиром, известившим старика Олерта о сыне, я выяснил, что Уильяма действительно сопровождал Гибсон. Я тут же выехал в Луисвилл, где узнал, что они приобрели билеты до Сент-Луиса, и, конечно, устремился в погоню, но на верный след напал только после долгих и трудных поисков. Большую помощь в розысках мне оказал мистер Генри, которого я, естественно, навестил сразу же по прибытии в город. Он очень удивился, услышав, что я стал сыщиком, сожалел об утрате моих денег во время кораблекрушения, а прощаясь, потребовал в самой решительной форме, чтобы я после завершения дела немедленно бросил мое нынешнее занятие и переехал на Дикий Запад. Ему очень хотелось, чтобы я испытал его многоразрядный штуцер. Мой старый добрый флинт он обещал хранить до моего возвращения.
Поняв, что Олерт и Гибсон поплыли вниз по Миссисипи до Нового Орлеана, я последовал за ними. Старик банкир снабдил меня списком фирм, с которыми он вел дела. В Луисвилле и Сент-Луисе я побывал по указанным адресам и выяснил, что Уильям появлялся здесь и снял со счетов значительные суммы. Так же поступил он и в Новом Орлеане. Я предостерег тех компаньонов отца, к кому Олерт-младший еще не обращался, и просил их немедленно известить меня, если молодой джентльмен придет к ним с требованием денег.
Это было все, что мне удалось сделать. Я беспомощно кружил в человеческой толпе по улицам Нового Орлеана в ожидании результатов расследования полиции, куда я обратился в первый же день. Но мне не хотелось сидеть сложа руки, и я бродил по городу, надеясь на счастливый случай.
Новый Орлеан — типичный южный город, чей своеобразный характер в особенности подчеркивают старые кварталы, где вдоль грязных, узких улочек стоят, теснясь друг к другу, домики с крылечками и верандами. Там, скрытая от чужих глаз, протекает жизнь, чурающаяся дневного света. Там можно встретить людей всех цветов и оттенков кожи: от белых и желтых до иссиня-черных у негров. Мужчины громко окликают друг друга, женщины визгливо бранятся, шарманщики и странствующие певцы пытаются привлечь публику своими душераздирающими шедеврами.
Более приятное впечатление производят предместья, застроенные многочисленными красивыми особняками, окруженными розовыми кустами, пальмами, олеандрами, грушами, инжиром, персиковыми, апельсиновыми и лимонными деревьями. Там житель города находит необходимое спокойствие, когда выбирается наконец из городской суеты.
Разумеется, самой оживленной частью города является порт: туда приходят и оттуда уходят всевозможные суда. Там на причалах высятся горы из тюков хлопка и бочек, среди которых снуют портовые грузчики. Случайному прохожему может показаться, что он попал на хлопковую биржу в Индии.
Я бродил по городу, тщетно озираясь по сторонам. К полудню стало невыносимо жарко. Проходя по широкой, красивой улице Коммон, я увидел вывеску пивной; решив, что глоток пльзенского не помешает в такой зной, я перешагнул порог.
То, что уже тогда этот сорт пива пользовался успехом, подтверждала большая толпа жаждущих посетителей. После длительных поисков я наконец обнаружил свободный стул. В самом углу стоял небольшой стол на двоих, за которых одно место уже занимал человек с устрашающей внешностью. Его вид не смутил меня, и я подошел к нему и спросил, не позволит ли он выпить кружку пива в его компании.
Он снисходительно улыбнулся, окинул меня изучающим взглядом и спросил:
— У вас есть деньги, сэр?
— Конечно, — удивился я такому вопросу.
— Значит, вы можете заплатить за пиво и за место, которое собираетесь занять?
— Разумеется.
— Значит, у вас все в порядке? Тогда мне не понятно, какого дьявола вы спрашиваете моего разрешения! Сразу видно, что вы гринхорн. Да я бы послал ко всем чертям любого, кто осмелился бы запретить мне сесть куда вздумается! Садитесь, не смущайтесь, кладите ноги куда вам будет удобнее, хоть на стол, а каждому, кто сделает вам замечание, дайте в ухо!
Признаюсь честно, поведение этого человека вызвало мое неподдельное восхищение. С другой стороны, я почувствовал, что краснею — ведь я понимал, что не могу не отреагировать на его покровительственно-грубый тон. Следовало дать отповедь, поэтому я сказал, усаживаясь:
— И бывалому человеку не помешает вежливость.
— Нда! — ответил он спокойно. — Про вас не скажешь, что вы прошли огонь и воду. Не пытайтесь разжечь в себе гнев, это ни к чему. Я не думал оскорбить вас. Поэтому не понимаю, почему вы пристаете ко мне. Олд Дэт не поддается на угрозы.