— Чимарра? Они очень воинственны, но предпочитают не нападать на белых. Странно. Что им от вас понадобилось?
— Чимарра не друзья и не враги белых, поэтому никогда не знаешь, чего от них ожидать. Они немногочисленны и не решаются открыто выступать против поселенцев, но доверять им нельзя.
— Тем более я не понимаю, почему на этот раз они решили напасть на вас. Вы чем-то их обидели?
— Ни единым словом. Но у нас были хорошие лошади, оружие, провиант, инструменты и все необходимое для длительного пребывания в пустыне.
— Понимаю, разбойники решили поживиться.
— Они окружили нас и спросили, что мы здесь делаем. Мы не стали скрывать правду, индейцы обозвали нас ворами. Это их земля, сказали они, и все, что лежит на поверхности или спрятано в глубине, принадлежит им. Поэтому они потребовали, чтобы мы отдали им наше имущество.
— И вы отдали?
— Хартон отдал без спору, а я схватился за ружье, но краснокожие набросили на меня лассо и связали, а белые и не подумали вступиться за нас. Наоборот, они принялись расспрашивать нас о бонансе и как туда проехать. Я отказался говорить, и тогда они избили меня и закопали в ручье, а Хартона секли плетьми, пока он все не рассказал. Но все же бандиты не поверили ему до конца и взяли с собой как проводника, угрожая ему пытками, если он не приведет их к бонансе к завтрашнему вечеру.
Я поражался: Олд Дэт, несгибаемый старый вестмен, никогда не терявший присутствия духа, пребывал в смятении! Голос его дрожал, а на лице застыла гримаса беспощадной решительности.
— Вы уверены, что они направились к бонансе?
— Я слышал, как они сговаривались напасть на лагерь старателей, перебить всех и забрать золото. Да и индейцам там будет чем поживиться: боеприпасы, оружие и многое другое.
— Тысяча чертей! Лакомый кусочек для негодяев! Как далеко отсюда бонанса?
— Они будут там завтра к вечеру, если Хартон не догадается провести их окольными путями. Я надеялся, что кто-нибудь освободит меня и я смогу уговорить моего спасителя помчаться к бонансе и предупредить о нападении. Сам я, увы, остался без коня.
Старый вестмен молча смотрел вдаль, погруженный в раздумья. Мы не вмешивались в беседу, понимая, что все происшедшее имеет для него какое-то особенное, чуть ли не роковое значение.
— Я бы предпочел тронуться в путь немедленно. Можете ли вы описать мне дорогу так, чтобы не заплутать ночью?
Гамбусино отрицательно покачал головой.
— Ночью, в темноте, вы обязательно собьетесь с пути и только зря потеряете время. Тем более, что найти бонансу трудно даже днем.
— Так и быть. Подождем до утра. Насколько я знаю, золотоносные жилы выходят на поверхность в ущельях возле рек и ручьев. Опишите мне, где находится ваша бонанса.
— Представьте себе ущелье среди высоких известковых скал — именно в их недрах заключены несметные богатства. Вокруг раскинулся густой высокий лес, деревья растут даже на скалах, из-под которых вытекает ручей. В длину ущелье более двух миль, но попасть в него можно лишь в том месте, где из него вытекает ручей, да и то проход там так узок, что в него едва-едва протиснутся два человека.
— В таком случае два-три смельчака могут удерживать ущелье хоть месяц!
— Скорее всего, да. Но есть еще один путь в долину. Мистер Ульман, чтобы сократить дорогу, велел вырубить ступени в скале, поднимающейся уступами, и прикрыть их от чужих глаз поваленными деревьями. Таким образом, мы спускаемся вниз под пологом из стволов вековых деревьев, а сверху все выглядит так, словно на скалах лежит бурелом.
— Он поступил опрометчиво. Любой увидевший ваш «бурелом» поймет, что его свалила рука человека. Пни и щепки сразу же выдадут вашу тайну.
— Вы не найдете там ни одного пня и ни одной щепки. Мы подкапывали деревья и валили их вместе с корнями, а затем спускали на веревках на скальные уступы.
— Неужели у Ульмана хватило людей для такой работы?
— Сейчас у него работает сорок человек.
— Но тогда ему нечего опасаться нападения. В такой крепости и с таким войском он устоит против тысячи разбойников. Есть ли у него связь с внешним миром?
— Раз в две недели к нему приходит караван вьючных мулов. Он привозит все необходимое и увозит под охраной намытое золотое.
— Есть ли охрана у прохода?
— Только ночью, а днем в окрестностях бродит нанятый хозяином охотник. Он поставляет в лагерь дичь. Уж он-то никого чужого не пропустит.
— Вы уже успели построить что-нибудь в долине?
— Пока еще нет. Мистер Ульман с семейством устроился в большой палатке. В палатке поменьше устроен склад продовольствия, а вокруг стоят шалаши, где живут рабочие. Оружия хватает: у каждого имеется двустволка и револьвер.
— Добро пожаловать на бонансу, господа разбойники! — развеселился вдруг Олд Дэт. — Вам там готовят горячий прием! Но все же нам надо опередить их. Поэтому пора на боковую, иначе нам не выдержать завтрашней скачки.
Несмотря на предыдущую бессонную ночь, я не мог сомкнуть глаз. Все мои мысли крутились вокруг Гибсона, которого, как я надеялся, поймаю на следующий день. Олд Дэт, против обыкновения, тоже не мог уснуть. Старик ворочался, вздыхал и что-то невнятно бормотал — видно, его растревожила встреча с гамбусино и его рассказ о Хартоне.
Час спустя он встал, прислушался к ровному дыханию спутников и, убедившись, что все крепко спят, зашагал вдоль ручья. Индеец-часовой узнал его и не стал окликать. Прошло пятнадцать минут, полчаса. Старик не возвращался, и я, встревожившись, отправился за ним.
Он стоял в десяти минутах ходьбы от лагеря и смотрел на луну. Густая, мягкая трава заглушала мои шаги, хотя я и не старался приблизиться незаметно. Видно, старик был погружен в глубокие раздумья, потому что только когда я подошел к нему, он резко повернулся и направил на меня револьвер.
— Тысяча чертей! Кому и зачем понадобилось красться за мной? Хотите получить пулю?
Судя по тому, что Олд Дэт не сразу узнал меня, его мысли были слишком далеко.
— Ах, это вы! — воскликнул он наконец, словно с трудом очнувшись от тяжелого сна. — Еще немного, и вы получили бы пулю в живот. Я ведь на самом деле принял вас за лазутчика. Почему вы не спите?
— Мне не дают покоя мысли о Гибсоне и Олерте.
— Не тревожьтесь по пустякам. Завтра они будут в ваших руках. Но больше я вам ничем не смогу помочь. Мне придется остаться на бонансе.
— Нам придется расстаться? Но почему? Это тайна?
— Да.
— Ну что же, я уважаю ваши чувства и не хочу надоедать вам. Я слышал ваши вздохи и подумал, что смогу чем-то облегчить ваши страдания, сэр. Простите меня, ради Бога. Спокойной ночи.
И я повернулся, чтобы уйти. Но не успел я сделать и трех шагов, как услышал голос Олд Дэта:
— Не уходите! Вы правы, я страдаю, глубоко и искренне. Я знаю, вы умеете молчать и не станете судить меня слишком строго, поэтому я расскажу вам, что меня гнетет.
Он взял меня под руку и медленно повел вдоль ручья.
— Что вы вообще думаете обо мне? — неожиданно спросил он. — Что вы думаете о человеке, которого зовут Олд Дэт?
— Вы человек чести, за что я вас люблю и глубоко уважаю.
— А случалось ли вам когда-нибудь совершить преступление? Я говорю не о непослушании или яблоках, украденных в чужом саду, а о настоящем преступлении, за которое надо отвечать перед судом?
— Слава Богу, пока нет, и надеюсь, что и в будущем совесть моя будет чиста перед людьми.
— Я вам завидую, сэр, вы счастливый человек. Совесть, ежедневно грызущая душу, — вот самое страшное и суровое наказание.
Его слова и тон, которым он их произнес, тронули меня до глубины души. Безусловно, этот человек страдал, неизвестное мне преступление тяжелым камнем лежало на его сердце, иначе он не стал бы говорить с такой скорбью. Я молчал, зная, что никакие мои утешения не смягчат его боль. Прошло несколько долгих минут, пока он не заговорил опять: