— У вас есть мать, сэр?
— Да, она еще жива.
— Что бы вы сделали с человеком, который убил ее?
— Я отдал бы убийцу в руки правосудия.
— Но здесь, на Западе, руки у правосудия слишком слабые и короткие, и мужчинам приходится самим быть судьями и палачами.
— Между местью и наказанием есть существенная разница, Гарри. Месть лишает человека тех качеств, которые и отличают его от животного.
— Вам легко говорить так, потому что в ваших жилах нет ни капли индейской крови. Но если человек добровольно отрекается от разума и жалости к ближнему и становится диким зверем, то с ним и надо обращаться как с диким зверем и преследовать до тех пор, пока смертоносная пуля не убьет его. Когда мы похоронили наших дорогих, чтобы уберечь их тела от стервятников, в наших сердцах осталось одно лишь чувство: ненависть к убийцам. И клятва, принесенная тогда Виннету, стала нашей общей клятвой: «Вождь апачей нашел стрелу мести. Его глаза зорки, ноги легки, его рука сжимает быстрый, как молния, томагавк. Он будет искать и найдет Параноха, убийцу Рибанны, прекрасной дочери ассинибойнов, и возьмет его скальп за жизнь горной розы».
— Ее убил Тим Финетти?
— Да. В начале боя, когда казалось, что черноногие не выстоят под нашим натиском, он застрелил ее, чтобы она не досталась никому. Все произошло на глазах у Виннету; апач в ярости бросился на Параноха и наверняка убил бы его, если бы негодяю не пришли на помощь полторы дюжины краснокожих. Виннету сражался как лев, но, когда на его теле не осталось живого места от ран, его сумели схватить и связать. В насмешку ему оставили незаряженный пистолет, который он потом подарил мне и с которым я никогда не расстаюсь ни в прерии, ни в городах белых.
— Я все же должен заметить вам, что…
Он остановил меня нетерпеливым движением руки:
— Я знаю, что вы хотите сказать, поскольку я сам говорил себе то же самое тысячу раз. Вы слышали легенду о привидениях, которые ураганом мчатся по равнине, уничтожая все, что стоит у них на пути? Вам не кажется, что это и есть символ прерии, где ничем не обузданная воля человека захлестывает все, и что так и будет до тех пор, пока сюда не придет цивилизация и не принесет с собой закон? В моих жилах катятся волны неограниченной свободы. Я пытаюсь устоять перед их натиском, но часто боюсь, что они поглотят меня.
В его словах звучало горькое предчувствие. Он замолчал, а я долго не решался нарушить тишину. Мальчик рассуждал и действовал как взрослый, я понимал, что не имею права осуждать его поступки, но все же попытался убедить его, что человек должен оставаться человеком в любых обстоятельствах. Он кивал головой, но я чувствовал, что мои слова не могут пробить панцирь, выкованный из жажды мести.
Внезапно снизу раздался громкий свист.
— Отец зовет нас, — произнес Гарри. — Пойдемте, для пленника настал смертный час.
Я встал и, взяв его за руку, попытался заглянуть в его глаза.
— Гарри, можете ли вы выполнить мою просьбу?
— С удовольствием, если вы не потребуете у меня невыполнимого.
— Оставьте пленника взрослым мужчинам.
— Вы просите меня о невозможном. Я всю жизнь мечтал о том, как окажусь лицом к лицу с Паранохом, как уничтожу его. Я рисовал себе час мести всеми возможными красками, это мгновение было целью моей жизни, той ценой, которая могла бы оплатить все труды и лишения. И теперь, когда я так близок к мечте, я должен от нее отказаться? Нет, нет и еще раз нет!
— Я знаю, что Паранох достоин самого сурового наказания, но вам не обязательно лично принимать участие в казни. Человек должен стремиться к более высоким целям, чем ваши, а человеческое сердце не может быть всецело отдано мести.
— Ваши слова хороши, сэр, но я имею право остаться при своем мнении и никак не могу выполнить вашу просьбу. Пойдемте вниз.
У мальчика была необычайная, изломанная судьба. В глубине души я понимал, что у него более чем веские причины быть суровым, но я жалел его, думая о том, как легко в его возрасте перешагнуть границу справедливой беспощадности и войти во вкус пролитой крови… Все еще взволнованный, размышляя о нашей беседе, я медленно двинулся за ним.
Спустившись вниз, я первым делом подошел к верному коню, потрепал по шее, угостил кусочком лепешки и только потом направился к охотникам, собравшимся вокруг Параноха и обсуждавшим, как лучше его казнить.
— Смерть ему, негодяю, — говорил Сэм Хокенс. — Но я слишком забочусь о чести моей старушки Лидди, чтобы позволить ей выстрелить в такого мерзавца.
— Нечего тратить на него пули, — соглашался с ним Дик Стоун. — Вздернуть его на суку, ничего другого он не заслуживает. А что вы скажете, сэр? — обратился он к 'Олд Файерхэнду.
— Боюсь, что смерть мерзавца опозорит нашу прекрасную долину. Он убил моих родных на берегу Бифока, там он и понесет заслуженную кару. Место, некогда слышавшее мою клятву, будет свидетелем ее исполнения.
— Тогда зачем я тащил сюда этого лысого негодяя? — вмешался Дик Стоун. — Зачем зря рисковать? Мне совсем не хочется расставаться с моей шевелюрой. Весь лес снаружи «крепости» кишмя кишит краснокожими дьяволами.
— Что думает об этом вождь апачей Виннету? — спросил Олд Файерхэнд, понимая, что Дик Стоун прав.
— Виннету не боится стрел индейцев понка. У его пояса уже висит скальп Параноха, и он дарит этого койота своему белому брату.
— А как считаете вы? — обратился ко мне Олд Файерхэнд.
— Казните его, как хотите, но только поскорее. Никто из нас не боится индейцев, но к чему зря подвергать себя опасности? Этот человек не стоит того.
— Оставайтесь здесь, сэр, и сторожите свою спальню, — вмешался Гарри в разговор взрослых, бросив на меня странный взгляд. — Я требую привести приговор в исполнение только там, где лежат жертвы убийц. Сама судьба отдала его в наши руки именно здесь. Я вижу в том знак провидения и требую выполнить клятву на могиле, где я ее принес.
Пленник стоял, привязанный к стволу толстого дерева. Кожаные ремни глубоко врезались в его тело, но, несмотря на боль и на то, что здесь решали его судьбу, лицо, изборожденное следами былых страстей, не дрогнуло. В его пугающих чертах, казалось, отражалась вся его жизнь, полная дьявольских преступлений, а вид багрового, едва зажившего голого черепа только усиливал жуткое впечатление.
Совет затянулся, но я уже не принимал в нем участия. Наконец все разошлись и стали готовиться в дорогу. Я удивлялся воле мальчика, заставившего взрослых подчиниться, и в то же время никак не мог избавиться от предчувствия несчастья. Олд Файерхэнд подошел ко мне, положил руку на плечо и произнес:
— Пусть свершится судьба. Не судите нас по своим законам, сэр.
— Я не смею осуждать вас. Преступление должно быть наказано. Но позвольте мне уклониться от личного участия в казни. Вы все-таки решили идти на Бифок?
— Да. А вас я попрошу позаботиться об охране лагеря.
— Когда вы вернетесь?
— Трудно сказать. Все зависит от того, насколько быстро сумели прийти в себя индейцы. Прощайте и глядите в оба.
Параноха отвязали от дерева, сунули ему в рот кляп, притянули его ремнями к носилкам, маленький отряд зашагал к выходу из долины. Виннету, прежде чем присоединиться к уходящим вестменам, подошел ко мне:
— Мой белый брат остается в «крепости»?
— Вождь апачей знает мои мысли, поэтому мои губы могут молчать.
— Мой брат осторожен, он проверяет глубину, прежде чем войти в воду, но Виннету должен идти с сыном Рибанны, павшей от руки Параноха.
После их ухода в «крепости» остались только трое вестменов, среди них и Дик Стоун. Я собрал их и сказал, что собираюсь выйти на разведку и осмотреть окрестности «крепости».
— Не стоит, сэр, — сказал Дик. — У входа в долину стоит часовой, а нам лучше отдохнуть перед трудной работой. Чует мое сердце, что нам сегодня придется попотеть.
— Что вы имеете в виду?
— У краснокожих хорошие глаза и чуткие уши, конечно, они что-нибудь да пронюхают и вполне могут нагрянуть сюда.