Безмятежно плыла полная луна по темному небу.
Все было тихо.
Вдруг неистовые крики тысячи голосов потрясли ночь. На гору со всех сторон лезли русские.
Ревели:
— Бей их, собак немаканных!..
— Бей их!..
— Го-о-о!..
Растерявшихся, ничего не понимающих, алтайцев окружили.
И началось избиение.
Безоружные, алтайцы сразу же дрогнули и бросились бежать врассыпную, даже позабыв про зарытые в земле ножи.
Лишь небольшая группа, с Четом во главе, осталась на горе и отчаянно защищалась у жертвенника.
Свирепее всех боролся Айнтай.
С блестящими глазами, с развевающимися седыми волосами, грозно крича, старик хватал с жертвенника камни и бешено швырял ими в русских.
В его воодушевлении сказалась вся многолетняя ненависть к пришельцам.
Но это продолжалось недолго.
Мрачный сотский Поликарп, больно ушибленный камнем старика, рассвирепел, вскинул винтовку и выстрелил.
— Вот тебе, старый черт!..
Айнтай взмахнул руками и без стона упал на жертвенник около Чета.
Чет нагнулся, чтобы поддержать его, но на него самого навалилось десяток тел, и Чет упал.
Юноша Санаш, защищавшийся почти рядом с Четом, увидел, что Чета повалили на землю, и бросился на помощь к своему названному брату, визжа от ярости и махая кулаками направо и налево. Ловкий алтаец подоспел вовремя и нанес страшный удар в голову Кириллу, занесшему над Четом топор. Кирилл упал, но тотчас же вскочил, окровавленный и ужасный, и Санаш с разбитым черепом, едва крикнув, повалился на землю.
В этот момент трое дюжих мужиков вторачивали Чета в седло чьей-то лошади, и Кирилле нельзя было уже покончить со своим врагом.
Кирилл выл от ярости и размахивал топором направо и налево.
Но алтайский пророк был спасен от смерти.
Зато выстрел в старика Айнтая как бы послужил сигналом.
Раздались еще выстрелы, стоны и предсмертный хрип умирающих.
Но у жертвенника все еще защищалась горсть алтайцев: Канакуэн с сыном Сапышем и братом Тунгаем, племянники Айнтая — Боднот и Чолтуш, молодой алтаец Сапыр, сильный кривоногий Балышток и еще несколько алтайцев.
Невооруженные, лишь с камнями в руках, они все же сдерживали напор русских. Кривоногий богатырь Балышток был ужасен. Схватив толстый березовый ствол, служивший подпоркой навеса над жертвенником, алтаец размахивал им, как дубиной, свирепо рыча, с перекошенным от ярости лицом. Кровь воинов Чингиз-Хана заклокотала в нем, и тяжелый стяг со свистом рассекал воздух, не подпуская русских, старающихся разъединить алтайцев и перевязать их в одиночку.
Несколько выстрелов, тяжело ранивших старика Канакуэна и теньгинского Сапыра, сразу разделили обороняющихся. Скоро и Балышток, раненый в руку, упал на землю, но под десятком насевших на него дюжих мужиков, воя от ярости, алтаец все еще сопротивлялся, извивался, как змея, и сбрасывал с себя врагов.
Раненых друзей Чета тут же связали и приторочили к седлам. Всего взяли «в плен» человек тридцать.
Сапыр и Тунгай тоже болтались в тороках.
Боднот и Чолтуш бежали.
За ними погнался Кирилл с ватагой мужиков, стреляя в них на бегу.
Остальные алтайцы, робкие пастухи, уже давно разбежались.
За ними гнались русские, дико гикая и ухая им вслед.
Скоро по долине там и сям запылали алтайские аилы, и зловещее зарево кровавым блеском упало на горы.
Все это произошло в несколько минут.
На вершине Херем, где только что молились сотни мирных алтайцев, осталось лишь несколько трупов.
На жертвеннике вверх лицом лежал старик Айнтай со спокойным лицом, точно спал. Около него лежал молоденький Санаш с разбитым черепом и искаженным предсмертной мукой лицом.
Все стихло на вершине горы. Только из долины доносился еще дикий рев разнузданной толпы, пьяное гоготанье и вопли привязанных к седлам пленных алтайцев.
Но скоро на тихой вершине Херем показалась фигура всадника без шапки, с развевающимися по ветру бородой и волосами.
Это был кам Пустелянга.
Облитый лунным сиянием, он остановился на опустевшей вершине Херем, огляделся вокруг и вдруг захохотал:
— О, Эрлик, ты отомстил!.. О, молодец ты, черный, могучий Эрлик.
Зарево пожаров бросало на лицо шамана красные блики, а он, глядя на трупы, приходил все более и более в исступление.
И далеко несся бешеный хохот и крик его.
— Ты победил, о Эрлик, ты отомстил!.. Ок-пуруй, Ок-пуруй!..
Лиловые скалы долины Карлыка только что подернулись вечерней дымкой.