Чочуш, гость Доможака, плотно сел в седло на заре, а когда из-за края степи вынырнула расплавленная скобка солнца, он был уже далеко от гостеприимной юрты. Добравшись до реки, развернул коня, подставив солнцу левое ухо, и двинулся к белым горам, встающим на горизонте. Но это были чужие горы, а до чужих гор дорога всегда длиннее и опаснее, чем до тех, в которых вырос, стал мужчиной, познал все необходимое, что суждено познать человеку, если он не потерял стыд и не выбросил, как ненужную вещь, свою бунтующую совесть.
Копыта коня выбивали желтую пыль из ковыльной степи, и та висела за всадником, Как бесконечный хвост, не спеша улечься на свое привычное ложе. Ни ветерка — только палящее солнце. И далекие горы в этом мареве качались, как живые, казались грядой облаков, колеблемой ветром, наполненной дождем и прохладой К такому виду гор Чочуш не привык. Его горы всегда были незыблемы И походили они только на горы и ни на что больше!
Старый Коткен, уходя домой, в землю, слово взял у него непременно пробраться на восток и принести оттуда чистый свет разума и воли. Чочуш пообещал, даже не уяснив толком, чего же от него хотел старый мудрец. Лишь потом понял, что Коткен всю свою долгую и трудную жизнь искал этот свет и эту силу, но так и остался при дымном очаге выплевывать остатки своих внутренностей. А ведь он верил всегда, что стоит лишь отыскать счастливый перевал, за которым скрывается долина радости, и все будут жить в довольстве, сытости и мире Не нашел сам и передал этот завет мальчишке, которому даже с именем и то не повезло.[29]
В счастливую долину верили и русские бородачи, живущие в душных деревянных домах и прячущие огонь очага в каменные сундуки. Только свою долину они называли другим именем — Беловодией.[30] А Коткен перед смертью, когда его душили духи-кермесы, шептал другое имя своей мечты — Шамбала…[31]
Имена-то, может быть, у той долины разные были, но ведь она — одна! А если та счастливая долина одна, то хватит ли в ней места всем сирым и обездоленным? И другое что-то бормотал Коткен. Он много кочевал, много видел, много думал. Да и не похож был на других стариков кайчи не кайчи, кам не кам, а что-то между ними Злые языки говорили, что и не теленгит он вовсе, а дальний гость из мест неведомых — ни родни, ни друзей у него не было. Да и песни он пел другие. И сказки рассказывал, не похожие на сказки гор. Даже злого Эрлика называл почтительным длинным именем Номосуцесова Чочуш остановил коня, козырьком приложил ладонь к глазам серебряное поле степи разрезал длинный зеленый язык, посреди которого стояла рыжая юрта и над нею клубился дымок. Всадник удивленно прицокнул языком — такого подарка он не ожидал: Доможак сказал, что его костер в этой степи горит последним. И зная, как тяжел путь от леса через сухую степь, загрузил торока на седле гостя едой и питьем на пять дней пути. И ружье дал, заплатив им за топшур и песни:
— Когда съешь и выпьешь все, тебя ружье кормить будет.
В степи, как и в горах, нет врагов. И, запрятав косичку под шапку, Чочуш повернул коня к одинокой юрте. Первыми его заметили собаки и подняли истошный лай, но лишь приблизился к жилью, успокоились, завиляв хвостами: тот, кто спешился и с протянутой для приветствия рукой поспешил к хозяину, не может быть, по их понятию, чужим человеком.
— Драствуй! — приветствовал гостя по-русски хозяин.
— Драстуй, — отозвался Чочуш. — Прости маленько… Больше русских слов Чочуш не знал. Не знал их, похоже, и хозяин юрты. Гость принял из рук хозяйки пиалу с кумысом, только что налитым из тажуура,[32] благодарно кивнул.
— Абаканец? Минусинец? — спросил хозяин неуверенно.
— Теленгит. Чочуш.
У хозяина удивленно сломалась бровь, но он тут же широко улыбнулся и жестом пригласил в юрту, представился:
— Урянхай. Хертек. — Ткнул рукой в сторону жены, копошащейся у очага, Савык. Какой длины твоя дорога?
Вопрос Чочуш понял, но с ответом задержался, отмахнувшись рукой в сторону входа. Хертек повеселел, что-то быстро сказал жене. Та достала из-за хозяйственной перегородки пыльную бутылку, протянула мужу. Хертек скусил пробку, разлил содержимое по чашкам, поднял первым:
— Менди чаагай! Пусть твоя дорога будет прямой! Поняв, что хозяин пожелал ему счастливого пути, Чочуш смущенно качнул головой и, обжигая горло, проглотил содержимое чашки. Удивленно взглянул на хозяина: такую крепкую араку его сородичи делать не умели.
— Из крапивы твоя жена ее делает?
— Русская кабак-арака, — усмехнулся Хертек, сливая в свою чашку остатки из бутылки. — Водка.
Чочуш размяк: водка ударила в голову, закружила мысли. Если бы Чочуш не оставил свой топшур у Доможака, его пальцы сейчас сами бы заплясали по струнам. Он отвалился спиной на подушку, заботливо подложенную Савык, прикрыл глаза, вслушиваясь в полузнакомую речь женщины, отчитывавшей мужа по-казахски:[33]
— Зачем ты напоил его? Он теперь будет спать до вечера!
— Пусть спит.
— Издалека едет. И далеко. Что гонит его?
— Об этом не спрашивают! — отрезал Хертек. — Мужчина сам направляет и повод своего коня, и полет своей стрелы!
— А ты спроси.
— Зачем? Он — гость. Уста его священны. Чочуш открыл глаза и, осторожно подбирая слова, сказал:
— Я иду искать другого бога. Доброго и справедливого.
Хертек и Савык переглянулись. Разных людей они встречали во время перекочевок, но человек, который садится в седло, чтобы сменить своих богов на чужих, был им непонятен. И они решили, что путник просто не может сказать о цели пути, не может выдать случайным людям своей тайны.
— Хорошего и сильного бога, — нахмурился Хертек, — ты мог бы найти у русских!
— Я не нашел его у них.
Хертек задумался. Не так уж и прост этот парень! И, похоже, нет у него тайны, и в словах его — одна правда. Но сменить богов куда серьезнее и страшнее, чем сменить имя! На это идут или от отчаяния, или от ужаса перед жизнью…
Гость уже встал и, пробормотав слова благодарности, покинул юрту. Хертек не стал его провожать: навстречу своему позору, своей славе и своей гибели мужчина всегда должен идти один.
Поспешил уехать Чочуш! Останься он на ночлег, поживи у Хертека и Савык хотя бы немного, ему не пришлось бы потом плутать по чужой земле до конца лета, не довелось бы встретить человека, который сломает его жизнь и озлобит сердце. Еще бы он узнал, что и сам Хертек сменил имя и бога, когда бежал из родных мест после разгрома праведного войска Самбажыка,[34] где был одним из шестидесяти его богатырей.
Когда-то Хертека звали Бузур-оол, и это имя соединялось в памяти злых людей с карающим мечом Самбажыка. Тверже Бузур-оола был только камень, из которого составлены горы. Честнее Бузур-оола было только небо. Справедливее Бузур-оола было только солнце, которое всем на земле светит и греет одинаково… Он не щадил врагов, но берег друзей. Он не носил дорогих одежд, но аратов[35] одаривал пригоршнями золота. Слово его всегда было делом, а дело его принадлежало тем, у кого с рук не сходили ссадины и мозоли.
Этот парень, случайно забредший в юрту Хертека и Савык только потому, что она подвернулась ему по дороге, всколыхнул душу старого воина, разбередил его до сих пор кровоточащие раны. Он не осуждал Чочуша, но и не разделял его нелепой надежды. Ждать или искать доброго бога — занятие для праздных и ленивых! Настоящие люди должны строить свое счастье! Добывать его, как огонь из камня!..
Савык сразу же заметила перемену в настроении мужа, подошла к нему, опустила руки на плечи, заглянула в глаза и отшатнулась — в них стояла боль.
— Ты обиделся на этого мальчишку, Хертек?
— Нет, но он не то и не там ищет! Святош и без него достаточно в горах и долинах! А земле нужны воины, труженики и певцы. Утирать слезы обиженным легче, чем изгонять прочь с земли самих обидчиков. Меч и кергу надо вложить ему в руки, а он протягивает их за четками…
30
Беловодье — легендарная страна всеобщего счастья и процветания. Концепция Б. получила распространение в старообрядческой среде вначале как своеобразное социально-утопическое учение, как реакция на тяжелое социальное положение и религиозные преследования. Со временем Б. начинает осмысливаться как реальность, появляются его искатели, составляются карты маршрутов поиска и т. п.
31
Шамбала — в индуизме и буддизме тантрического толка (позднее в ламаизме) мифическая страна, хранительница истинного учения, тайны. Шамбала связывалась с эсхатологическими мотивами, с последней войной, которая уничтожит всех «еретиков и безбожников». Войну поведет владыка Шамбалы Ригден-Джапо. Образ последнего все более увязывался с приходом «нового Будды-спасителя» — Майтрейи. Иногда Ш. понимается как философская категория высшей нравственности, достижение которой (как и мифической страны) связано со множеством трудностей. Именно этот аспект шамбалистских легенд привлек Н. К. Рериха, использовавшего их в своих живописных аллегориях и мировоззренческих концепциях. Автор романа следует Н. К. Рериху, буквализируя и «овеществляя» его абстракции.
Оживление шамбалистских настроений в Тибете в конце XIX в. связано, как говорилось, с упадком Тибета и с помыслами таши-ламы о его возрождении. При этом большое внимание уделялось той части пророчеств, где речь идет об уходе Будды из Индии на Север, т. е. ожидание торжества буддизма связывалось с Севером (отсюда — Северная Шамбала). Среди ламаистов Российской империи упорно держатся слухи о разгадке пророчеств, о том, что Северная Шамбала и есть Россия, а ее император — воитель истинного учения.
32
Тажуур — кожаный сосуд оригинальной формы, вроде плоской бутыли с пробкой, распространенный у скотоводческого населения Южной Сибири. Т. нередко украшались сложными символическими орнаментами. Наиболее часто встречались у тубаларов и теленгитов, реже у алтай-кижи.
33
Казахи появились в долине Чуй, среди теленгитов, в конце XIX в. в связи с сокращением пастбищ в Усть-Каменогорском уезде. Первоначально они откочевали в Монголию, а затем, испросив разрешения зайсанов 1-й и 2-й Чуйских волостей, поселились на их территории.
34
Герой тувинского народа, предводитель антифеодального восстания в 1883–1885 гг.