Критицизм Мелвилла имеет широкий охват и затрагивает самые разные аспекты жизни военно-морского флота, от мелочей корабельного быта до основополагающих уставных принципов и традиций, регламентирующих самую организацию флотской службы. Писатель судит порядки на военном корабле с позиций здравого смысла, христианской нравственности и житейской необходимости. Его возмущает полное пренебрежение к здоровью матросов, которые вынуждены жить в сырых помещениях, принимать пищу в самые противоестественные сроки, лишены возможности отдохнуть после изнурительных ночных вахт, месяцами не имеют увольнения на берег. Он негодует по поводу профессиональной непригодности офицеров.
В инвективах Мелвилла, направленных против недостатков флотской службы, имеется своя система. Подвергая критике разнообразные «частности» жизни фрегата, он возводит их к общим принципам, на которых базируется организация военного флота. Особенно опасными в этом смысле были нападки Мелвилла на дисциплинарную иерархию власти, полностью исключающую моменты разума, здравого смысла и целесообразности. Он не мог и не хотел принять систему, возводящую слово начальника в закон для подчиненного, безотносительно к конкретному содержанию понятий «начальник» и «подчиненный». Ситуация, в которой пятнадцатилетний кадет, решительно ничего не смыслящий в морском деле, помыкает старым опытным матросом, вызывала со стороны писателя резкий протест.
Заметим, впрочем, что все аспекты мелвилловской критики флотских порядков, рассмотренные выше, — это всего лишь отдельные «вылазки» местного значения. Направление главного удара — система телесных наказаний, принятая (и узаконенная!) в американском военном, торговом и пассажирском флоте.
В этом смысле «Белый Бушлат» отнюдь не составлял исключения. В 40-е годы XIX в. в американской морской прозе не было, вероятно, ни одного произведения, которое не касалось бы этого жгучего вопроса. Упоминавшиеся выше книги Даны и Лича тоже содержали описание жестоких наказаний от «стандартной» порки девятихвосткой до смертоубийственной «прогонки сквозь строй эскадры». Это и неудивительно. Масштабы применения «дисциплинарных мер» в американском флоте способны были поразить самое неразвитое воображение. За недолгие месяцы пребывания Мелвилла на борту фрегата «Юнайтед Стейтс» на его глазах было выпорото более полутораста матросов.
Проблеме телесных наказаний Мелвилл специально посвятил в «Белом Бушлате» четыре главы. Он подверг ее тщательному рассмотрению со всех мыслимых точек зрения — от нравственной и религиозной до юридической и политической. Но с какой бы стороны писатель ни приближался к вопросу, вывод был всегда один: телесные наказания должны быть упразднены — они наносят вред человеку, обществу, флоту, государству. Мелвилл пытается увлечь читателя пафосом реформы. Голос его наполняется патетикой, обретает высокий накал риторической страстности.
Вместе с тем публицистические аспекты «Белого Бушлата» не ломают его жанровой структуры и не превращают его в трактат. Критические элементы не замкнуты в специальных главах или абзацах и не отъединены от образной системы романа. Напротив, социальное зло проявляет себя здесь через реальные человеческие конфликты, в которые вовлечены созданные Мелвиллом характеры — яркие, рельефные, живые. Трудно оспорить точку зрения У. Пломера, отметившего, что «если бы „Белый Бушлат“ был всего лишь документальным повествованием, имеющем целью способствовать реформе, то и тогда это была бы великолепная книга; но, конечно, менее великолепная, чем сейчас. В сущности это поразительная галерея характеров. Мир „Неверсинка“ населен разнообразными людьми, показанными при исполнении своих обязанностей или во время отдыха и развлечений»[536].
Это не означает, однако, что критицизм Мелвилла обращен против частных случаев, когда зло возникает как следствие индивидуальных действий или особенностей характера, т. е. обретает форму злоупотребления. Мелвилл четко отграничивает природу зла от его носителей. Это видно, например, из характеристики капитана Кларета, от жестокости которого более всего страдают матросы: «…в чем бы капитан Кларет ни провинился на „Неверсинке“, ни одна из совершенных им жестокостей не проистекала, по всей вероятности, от его личного, капитана Кларета, жестокосердия. Таким, каким он стал, сделали его заведенные в военном флоте порядки. Живи и действуй он на берегу, ну, скажем, купцом, его, без сомнения, считали бы добрым человеком».