– Малышка, – чужим, каким-то не родным голосом, начала мама, – тебе выпало большое счастье иметь магию. Только здесь ты можешь всесторонне развить свой дар и стать впоследствии полезным членом нашего общества. Ты сможешь, я верю. И помни… я люблю тебя, и я всегда с тобой.
Девочке показалось, что мама хотела напомнить ей совсем про другое, но под внимательным взором гражданки воспитательницы Надежды сказала именно это.
– Я помню, мама. Я помню.
А потом было изрезанное кем-то из девчонок форменное казенное платье. Николь пыталась его заштопать, но весь класс только обидно смеялся над неумело стянутыми суровой ниткой огромными круглыми дырами. И в субботу, когда все-все дети отправились вечером смотреть диафильмы, Николь не взяли. Она была наказана. Можно было кричать и плакать, но что бы это изменило? Обидно, да. Но вдруг, права Светка Луценко и она сама встала ночью и изрезала платье? Говорят, у слабых магов случаются такие ночные похождения.
Сидеть в скучной спальне с четырнадцатью одинаковыми кроватями, заправленными одинаковыми серыми одеялами, было скучно. И в постель нельзя ложиться раньше времени, да и перед сном будут давать сладкий кефир. И пусть не разрешили пойти со всеми в актовый зал, но в коридор-то выйти можно? Находиться одной во всегда шумной спальне было страшно. Гражданка воспитательница Нина оставила гореть один совсем слабенький ночник. Вспомнились все страшные истории, которые старшие девчонки рассказывали поздними вечерами. А вдруг в комнату незаметно пробрался имперский монстр и сейчас прячется под одной из кроватей? Николь в ужасе подбежала к двери и со всей силы ее толкнула. Дверь обо что-то стукнулась, и послышалось жуткое шипение. Неужели монстры поджидали в коридоре? От ужаса девочка не смогла даже пискнуть. Вот и все. Сейчас ее украдут и выпьют всю кровь.
– Ты что дерешься?! – послышался возмущенный голос.
– А? Что? Я не дерусь. Ты не монстр? – Николь с опаской разглядывала рыжего мальчишку года на два старше ее самой, осторожно потирающего ушибленный лоб. Кажется, именно его она ударила дверью.
– Какой же я монстр, – снисходительно ответил он, – я Костик. А ты кто?
– Я Николь, но все зовут меня Ники или Ника. Я живу в этой комнате и учусь в первом классе.
– Ники, значит. А почему ты не смотришь диафильм?
– Я наказана, – признаваться очень не хотелось, но и так понятно, почему она не вместе со всеми. И у Костика про то же самое можно не спрашивать, все написано на его проказливой физиономии. – Ночью я изрезала свое форменное платье, – и Николь тяжело вздохнула.
– Изрезала платье? Но зачем? – новый знакомый подвел девочку к небольшому старенькому диванчику, обитому потрескавшимся дерматином, усадил на него и плюхнулся рядом.
– Я не помню, – и опять последовал тяжелый вздох. – Светка Луценко говорит, что со слабыми магами такое бывает.
– Врет. Это я тебе точно говорю, врет, – уверенно заявил Костик. – Я учусь с Луценкой в одном классе и хорошо ее знаю. Врунья и вредина! Сама же, небось, и изрезала твое платье.
– Но зачем? Какая ей от этого выгода?
– Ты же «домашняя», да? – глянул исподлобья он.
– Ну да, до школы я жила с мамой, а что?
– Не любят наши «домашних», – хмуро пояснил рыжий.
– Но почему?
– А, долго пояснять, – Костик как-то безнадежно махнул рукой, но потом напустил безразличный вид и признался: – Завидуют.
– Завидуют? Но почему?
– У «домашних» есть мама и папа, есть дом, а у нас, «государственных», этого нет.
– Но как же нет? Я же видела, и к «государственным» приезжают родители?
– Не ко всем. К Луценке мать давно не приезжала. А… ко мне – вообще, ни разу, – сдавленно признался Костик. – И отец ни разу не приезжал. Я их даже не знаю. Только имена и фамилии.
– А знаешь, – Николь так захотелось пожалеть этого рыжего мальчишку, но она не знала, как это сделать, не по голове же гладить, – у меня совсем нет папы, он пропал. А брата украли монстры, вот. И мы остались с мамой вдвоем. Коськ, – само собой получилось сократить имя нового знакомца, – а хочешь, я попрошу маму, и ты станешь моим братом, а?