Целых две недели каникул Николь провела дома. Можно было бы и дольше, ведь занятия в училище целителей, куда она подала документы на дальнейшее обучение, начинались только через полтора месяца, но мама как-то странно замялась и сказала, что выхлопотала дочери путевку в настоящий дом отдыха. Дом отдыха – это хорошо, но так хотелось побыть дома с мамой и младшими братом и сестренкой.
Вскоре причина маминого беспокойства стала понятна – как-то утром из ее спальни вышел гражданин Зонгер. Дети ему очень обрадовались. А Николь… Для нее он был никем. Впрочем нет, гражданин Зонгер был государственным производителем, ответственно относящимся к своим обязанностям и продолжающим поддерживать рожденных от него детей.
– Мама, он теперь твой муж? – Николь с силой терла горящую щеку. Этот Зонгер перед тем как проститься и уехать на службу на блестящем черном мобиле, поцеловал не только выбежавших проводить его детей, но и ее. Вроде бы, как маленькую, но отчего же так противно?
– Нет, доченька, у него уже есть жена, – отвернув к окну лицо, сообщила мама.
– Ты его любишь, да?
Аделаида Николаева тяжело вздохнула и, когда Николь уже решила, что ответа не последует, все же заговорила:
– Понимаешь, дочка, так надо, – и смолкла, не решаясь продолжить.
– Что надо, мама?! Принимать у себя чужого женатого мужчину? Тебя ведь уже давно исключили из реестра, и ты не обязана принимать у себя государственных производителей! Мы живем в свободной стране!
– Что бы ты понимала, – глухо ответила мама.
– Что я понимаю? Мне он не нравится, мама! И я вижу, что он не нравится тебе! Давай его прогоним! Или… или я пойду в комитет Свободы или даже в Магический Контроль и пожалуюсь на него!
– Нет! Доченька, нет! Я люблю его, я правда, люблю его! – мать кинулась к ней и готова была упасть на колени.
– Как-то я не так представляла любовь, мама, – Николь собралась выйти из комнаты.
– А как? Цветы, конфеты и поцелуи?! Ну так вот же! – Аделаида указала на стол, на котором стояла ваза с цветами и валялись несколько фантиков от конфет, брошенные убежавшими гулять детьми.
– Не знаю. Мне думается, что любовь можно прочесть во взглядах, а ты смотришь на него со страхом. И перед прощанием он поцеловал не тебя, а меня. Мне противно, мама!
– Доченька, потерпи, – мать все же бросилась на колени, – потерпи, моя маленькая! Скоро ты уедешь, и не будешь его видеть! Думаешь, почему мне оставили этот дом? – женщина обвела рукой их скромное жилище. – А ведь после того, как я осталась одна, я обязана была переселиться в комнату в общежитии для одиноких! Откуда эти игрушки? Платья? Конфеты и фрукты? Почему от тебя так быстро отстали после того, как... – и тут мама испуганно смолкла.
– После чего, мама?
– Ничего, – Аделаида сжалась и отошла к мойке, загремев грязной посудой. – Может, сейчас ты и не готова это понять и принять, но знай, что я тебя люблю и сделаю для тебя все, а не только…
– Я тоже люблю тебя, мамочка. Очень-очень, – Николь подошла к матери и крепко обняла ее со спины. – И Валюшку и Рэис тоже люблю. Даже не смотря на то, что… – и смолкла, почувствовав, как напряглась материнская спина.
Время, оставшееся до отъезда в дом отдыха, Николь провела за рукоделием. Она шила себе платья из тканей, которые достала мама. Ну да, мама. Как же! Но все слова были уже сказаны, а обижать мамочку, и тем более, злить гражданина Зонгера не хотелось. Пусть его. Платья можно сшить, но ведь не будет же проверять этот «производитель», носит ли она их? В санатории хватит тех двух, что остались еще с интернатской поры, а в училище выдадут форменную одежду. И девушка стойко терпела его поцелуи в щеку при встрече и прощании и старательно делала вид, что не замечает масленых взглядов, блуждающих по ее еще по-юношески угловатой фигуре.
Как же хорошо, что до девятнадцати лет – возраста занесения в реестр потенциальных матерей – еще три года. Три долгих года. Мало ли, что за это время случится? Вдруг, за время учебы в училище у нее резко поднимется магический уровень? Или у Коськи, и тогда они смогут пожениться. Или гражданин Зонгер отстанет и забудет про них. Или… да мало ли что?!